Александр Дюма-сын - Доктор Серван

— Я хочу видеть хозяйку дома, — заявил он.

— Я и есть хозяйка.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Войдите, — сказала женщина и пригласила господина Сервана в гостиную.

Хозяйка на некоторое время удалилась, чтобы, как она объяснила, «одеться подобающим образом». Действительно, женщина отворила дверь в капоте и ночном чепчике, но когда она поняла, что речь пойдет о довольно важном деле, раз ее посетили в такой час, то не захотела оставаться при мужчине в таком «наряде», несмотря на свои шестьдесят лет.

Доктор остался один, потому как и собака, которая поначалу облаяла незнакомца, обнюхав его, ворча последовала за своей хозяйкой. По святилищу можно судить и о самом божестве. Все вокруг блестело той чистотой, которая в жилище у бедных людей говорит о порядке и бережливости, а у богатых — о глупости и эгоизме. Мебель была ореховая. Когда мы говорим «мебель», то подразумеваем под этим словом находившийся в комнате круглый стол, нечто вроде сундука и четыре стула. Только ход часов с кукушкой однообразным стуком нарушал печальное молчание этой комнаты. Ни из одного замка не торчал ключ, но все они наверняка были заперты на два оборота. Две французские гравюры, заключенные в рамки из черного дерева, служили единственным украшением гостиной. Огромный камин с разверстой черной пастью, по всей видимости, не топили накануне, хотя погода стояла такая, что не лишним было бы позаботиться и о тепле. Под столом, однако, находилась жаровня — хозяйка явно нуждалась в том, чтобы ее пищеварительный процесс не прерывался. На камине стояла лампа и два подсвечника без свечей, а рядом с ним висели щипцы для углей с украшениями, некогда позолоченными.

Доктор окинул взглядом убранство этой комнаты, и на его губах появилась улыбка. Мнение, которое доктор составил себе о хозяйке дома, совершенно подтвердилось. Одного этого беглого взгляда доктору Сервану оказалось достаточно, чтобы догадаться о том, сколько страданий пришлось вынести Жанне и трем ее дочерям. Хозяйка дома, наконец, вернулась.

— Я вас слушаю, — сказала она и знаком пригласила доктора сесть.

— Дело в том, — начал доктор Серван, — что последняя дочь Жанны умерла.

— Когда же?

— Вчера вечером.

— А, тем лучше для этой старухи.

— Почему же, сударыня?

— Потому что дочь была ей в тягость, и теперь, когда Жанна станет заботиться только о себе, то не будет так несчастна.

— Ваша правда, сударыня, — для вида согласился доктор. Поклонившись, он взглянул на ту женщину, что произнесла эти бесчеловечные слова: она сидела и ласкала свою гадкую рыжую собачонку, запрыгнувшую к ней на колени, — единственное существо, которое она когда-либо любила.

— И тем менее Жанна будет несчастна, — продолжал доктор, — если не покинет ту комнату, в которой живет.

— Разве ей у меня плохо?.. Я сделала для нее все, на что у меня только хватило средств.

— Да, она говорила… Но у нее остался еще один ребенок.

— Ах да, сын этой развратницы, ее старшей дочери.

— Я не могу судить, было ли ее поведение развратным… Одно я знаю точно: несчастный мальчик уже почувствовал на себе влияние скверного воздуха этого чулана.

— Многие были бы счастливы иметь такое жилье, которое вы называете чуланом.

— Я пришел сюда, сударыня, чтобы попросить вас отдать Жанне те две комнаты, что пустуют в вашем доме.

— Но чем она будет платить? Я не могу позволить ей жить в них даром.

— Да она и не станет жить даром. Я заплачу за нее.

— Но кто же вы?

— Я — доктор Серван.

— А, вы доктор Серван? Говорят, что вы помогаете бедным. Если я буду нездорова, то непременно обращусь к вам за помощью.

— Охотно приму вас, сударыня. Плату за мои визиты мы будем вычитать из тех денег, которые я буду давать вам за комнаты Жанны.

Хозяйка закусила губу. Сложно было найти человека более эгоистичного, подлого и скупого, чем эта женщина. Но когда существо, подобное ей, обманывается в своих ожиданиях, когда в сердце его разгорается ненависть, то и лицо его в ту же минуту принимает страшное выражение. Из последних слов доктора хозяйка дома заключила, что не сможет обмануть его, и тогда ее охватил порыв сильнейшей злобы. Она пообещала себе отомстить ему за то, что он не поддался на ее уловку.

— Итак, милостивый государь, — продолжала женщина, — приступим к делу.

— Охотно, сударыня. Почем вы сдаете эти две комнаты?

— По двадцать пять талеров в месяц, — ответила та, думая отыграться, прибавив пять лишних талеров за две роскошные комнаты, являвшиеся предметом мечтаний бедной Жанны, когда ее дочь еще была жива.