Даниэль Дефо - Жизнь и приключения Робинзона Крузо

Теперь самый удобный случай, подумалъ я и, сошедъ поспѣшно съ холма, взялъ свое ружье и побѣжалъ къ берегу, стараясь остановить бѣгущаго своимъ крикомъ; но онъ, почитая меня тоже врагомъ своихъ, продолжалъ бѣжать. Тогда я медленными шагами сталъ приближаться къ двумъ дикарямъ, которые, увидавъ меня, остановились въ изумленіи. Я стремительно бросился на одного изъ нихъ и ударомъ ружейнаго приклада повалилъ его замертво на землю.

Второй дикій, видя своего товарища убитымъ, сталъ натягивалъ свой лукъ; но я предупредилъ его и выстрѣломъ изъ ружья убилъ на повалъ своего врага. Плѣнный, услышавъ этотъ выстрѣлъ, оцѣпенѣлъ отъ страха и не могъ болѣе сдѣлать ни одного шага. Я махалъ ему дружелюбно рукою и разными знаками приглашалъ его подойти ко мнѣ; но онъ не довѣряясь, то приближался ко мнѣ на нѣсколько шаговъ, то опять удалялся, вѣроятно боясь сдѣлаться вторично плѣнникомъ и быть убитымъ подобно двумъ его непріятелямъ. Наконецъ, когда я ему сдѣлалъ третій знакъ съ самымъ ласковымъ выраженіемъ лица, то онъ нѣсколько ободрился и началъ тихо подходить ко мнѣ, падая чрезъ каждые 10 или 12 шаговъ на колѣни, чтобы показать тѣмъ свою покорность. Когда я подошелъ къ нему, онъ упалъ на землю, цѣловалъ ее и, взявъ мою ногу, положилъ ее себѣ на голову, чтобы выразить тѣмъ свою преданность, и что онъ желаетъ быть моимъ рабомъ. Я поднялъ его и старался ласками успокоить его. Въ это время я замѣтилъ, что дикій, котораго я положилъ на землю ударомъ приклада, былъ еще живъ и старался подняться съ земли. Я показалъ это своему плѣннику. Онъ отъ страха произнесъ нѣсколько словъ, которыхъ я хотя не понималъ, но которыя доставили мнѣ несказанное удовольствіе, потому что я не слыхалъ человѣческаго голоса уже 25 лѣтъ. Потомъ онъ указалъ мнѣ на мою саблю и знаками просилъ, чтобъ я отдалъ ее ему. Я исполнилъ его желаніе. Тогда онъ въ одно мгновеніе подбѣжалъ къ своему врагу и однимъ ударомъ сабли отрубилъ ему голову. Послѣ этого онъ возвратился ко мнѣ, смѣясь и прыгая, чтобъ тѣмъ выразить свое торжество, и съ разными жестами, значеніе которыхъ я не понималъ, положилъ къ ногамъ моимъ саблю и отрубленную голову дикаго.

Ему казалось страннымъ и необыкновеннымъ то, какъ я могъ убить дикаго на такомъ дальнемъ разстояніи. Указывая на убитаго, онъ просилъ у меня позволенія разсмотрѣть его. Когда онъ подошелъ къ трупу, то удивланіе его все болѣе и болѣе увеличивалось; онъ всячески равсматривалъ убитаго, поварачивалъ его съ однаго бока на другой и обращалъ большое вниманіе на рану въ груди, изъ которой совсѣмъ почти не шло крови. Удовлетворивъ свое любопытство, онъ подошелъ ко мнѣ и положилъ къ ногамъ моимъ лукъ и стрѣлы убитаго. Я приказалъ ему идти за мной, выражая знаками боязнь свою, что всѣ прочіе дикіе, оставшіеся на берегу, скоро придутъ сюда. Тогда онъ мнѣ отвѣчалъ тоже знаками, что надобно спрятать убитыхъ въ землю. Потомъ онъ поспѣшно выкопалъ двѣ ямы въ пескѣ и зарылъ въ нихъ трупы.

Принявъ эту предосторожность, я повелъ его со мною, но не въ крѣпость, а въ гротъ, потомy что онъ былъ ближе. Тамъ я далъ ему хлѣба, кисть винограду и воды. Все это ему очень нравилось. Послѣ сего я указалъ ему для отдыха кучу рисовой соломы и покрывало.

Этотъ дикій былъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати пяти, высокаго роста и хорошо сложенъ собою. Всѣ его члены были хорошо развиты и показывали въ немъ человѣка ловкаго, проворнаго и сильнаго. Его мужественный видъ не имѣлъ и тѣни жестокости, напротивъ, въ его чертахъ лица, особливо когда онъ улыбался, виднѣлись кротость и нѣжность, свойственныя европейцамъ. Его черные какъ смоль волосы были длинны, но не вились маленькими кудрями. Лобъ у него былъ возвышенный, глаза блестѣли и были полные огня. Цвѣтъ лица его былъ не черный, но смуглый, темно оливковый. Онъ имѣлъ очень красивое правильное лице, тонкія губы и зубы, правильно расположенные и бѣлые какъ слоновая кость.

Уснувши или, точнѣе сказать, подремавши съ подчаса мой дикій проснулся и вышелъ изъ грота. Я въ это врема доилъ моихъ козъ въ загородкѣ, находившейся недалеко отъ моего жилища. Онъ нѣсколько минутъ искалъ меня, потомъ, увидавъ, что я дою козъ, прибѣжалъ ко мнѣ и бросился къ ногамъ моимъ со всевозможными знаками признательности. Онъ опять положилъ мою ногу на свою голову, что означало его клятвенное обѣщаніе всегда быть мнѣ покорнымъ. Я назвалъ его Пятницею , въ воспоминаніе того дня, въ который онъ былъ спасенъ мною. Онъ вездѣ слѣдовалъ за мною, смотрѣлъ внимательно на все, что я дѣлалъ, и старался во всемъ подражать мнѣ. Это очень меня забавляло. Я далъ ему молока въ горшкѣ, и онъ не зналъ что съ нимъ дѣлать. Я взялъ другой горшокъ съ молокомъ, обмакнулъ въ него хлѣбъ и ѣлъ, запивая молокомъ. Когда я подносилъ горшокъ ко рту, то и онъ тоже дѣлалъ; я кусалъ хлѣбъ, и онъ кусалъ свой хлѣбъ; когда я садился или вставалъ, дѣлая какое-нибудь движеніе головою или рукою, то и онъ все тоже дѣлалъ. Молоко ему очень нравилось и онъ ѣлъ его съ большимъ аппетитомъ. Наконецъ наступила ночь, и я провелъ ее спокойно вмѣстѣ съ моимъ слугою Пятницею.