Чарльз Диккенс - Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

— Къ тебѣ явятся три духа, — сказалъ призракъ.

Лицо Скруджа вытянулось почти такъ же, какъ у духа.

— Это и есть та возможность, о которой ты говоришь, Яковъ? — спросилъ Скруджъ прерывающимся голосомъ.

— Да.

— По-моему, — сказалъ Скруджъ, — лучше, если бы не было совсѣмъ этой возможности!

— Безъ посѣщенія духовъ ты не можешь избѣжать того пути, по которому шелъ я. Жди перваго духа завтра, какъ только ударить колоколъ.

— Не могутъ ли они притти всѣ сразу? — попробовалъ было вывернуться Скруджъ.

— Второго духа ожидай въ слѣдующую ночь въ этотъ же самый часъ. Въ третью ночь тебя посѣтитъ третій духъ, когда замолкнетъ колоколъ, отбивающій полночь. Не смотри такъ на меня и запомни наше свиданіе. Ради твоего собственнаго спасенія, ты болѣе не увидишь меня.

Произнеся эти слова, духъ снова взялъ со стола платокъ и повязалъ его вокругъ головы. По стуку зубовъ Скруджъ понялъ; что челюсти его снова сомкнулись. Онъ рѣшился поднять глаза и увидѣлъ, что неземной гость стоитъ передъ нимъ лицомъ къ лицу: цѣпь обвивала его станъ и руки.

Призракъ сталъ медленно пятиться назадъ, къ окну, которое при каждомъ его шагѣ понемногу растворялось, а когда призракъ достигъ окна, оно широко распахнулось. Призракъ сдѣлалъ знакъ, чтобы Скруджъ приблизился, — и Скруджъ повиновался.

Когда между ними осталось не болѣе двухъ шаговъ, духъ Марли поднялъ руку, запретивъ ему подходить ближе. Побуждаемый скорѣе страхомъ и удивленіемъ, чѣмъ послушаніемъ, Скруджъ остановился, и въ ту, же минуту, какъ только призракъ поднялъ руку, въ воздухѣ пронесся смутный шумъ — безсвязный ропотъ, плачъ, стоны раскаянія, невыразимо скорбный вопль. Послушавъ ихъ мгновеніе, призракъ присоединилъ свой голосъ къ этому похоронному пѣнію и сталъ постепенно растворяться въ холодномъ мракѣ ночи.

Скруджъ послѣдовалъ за нимъ къ окну: такъ непобѣдимо было любопытство. И выглянулъ изъ окна.

Все воздушное пространство наполнилось призраками, тревожно метавшимися во всѣ стороны и стенящими. На каждомъ призракѣ была такая же цѣпь, какъ и на духѣ Марли. Ни одного не было безъ цѣпи, а нѣкоторые, — быть можетъ, преступные члены правительства, — были скованы вмѣстѣ. Многихъ изъ нихъ Скруджъ зналъ при жизни. Напримѣръ, онъ отлично зналъ стараго духа въ бѣломъ жилетѣ, тащившаго за собой чудовищный желѣзный ящикъ, привязанныи къ щиколкѣ. Призракъ жалобно кричалъ, не будучи въ состояніи помочь несчастной женщинѣ стъ младенцемъ, сидѣвшимъ внизу, на порогѣ двери. Было ясно, что самыя ужасныя муки призраковъ заключались въ томъ, что они не были въ силахъ сдѣлать то добро, которое хотѣли бы сдѣлалъ.

Туманъ ли окуталъ призраки или они растаяли въ туманѣ, Скруджъ не могъ бы сказать увѣренно. Но вотъ голоса ихъ смолкли, всѣ сразу, и ночь опять стала такою же, какой была при возвращеніи Скруджа домой.

Скруджъ заперъ окно и осмотрѣлъ дверь, черезъ которую вошелъ духъ. Она была заперта на двойной замокъ, повѣшенный имъ же самимъ, задвижка осталась нетронутой. Онъ попытался было сказать «вздоръ», но остановился на первомъ же слогѣ, и, отъ волненій ли, которыя онъ испыталъ, отъ усталости ли, оттого ли; что заглянулъ въ невѣдомый міръ или же вслѣдствіе разговора съ духомъ, поздняго часа, потребности въ отдыхѣ, но онъ тотчасъ же подошелъ къ кровати и мгновенно, даже не раздѣваясь, заснулъ.

Когда Скруджъ проснулся, было такъ темно, что, выглянувъ изъ алькова, онъ едва могъ отличить прозрачное пятно окна отъ темныхъ оконъ своей комнаты. Онъ зорко всматривался въ темноту своими острыми, какъ у хорька, глазами, и слушалъ, какъ колокола на сосѣдней церкви отбивали часы.

Къ его великому изумленію, тяжелый колоколъ ударилъ шесть разъ, потомъ семь, восемь и такъ до двѣнадцати; затѣмъ все смолкло. Двѣнадцать! А когда онъ ложился, былъ вѣдь третій часъ. Очевидно, часы шли неправильно. Должно быть, ледяная сосулька попала въ механизмъ. Двѣнадцать! Онъ дотронулся до пружины своихъ часовъ съ репетиціей, чтобы провѣрилъ тѣ нелѣпыя часы. Маленькій быстрый пульсъ его часовъ пробилъ двѣнадцать и остановился.

— Какъ! Этого не можетъ быть! — сказалъ Скруджъ, — не можетъ быть, чтобы я проспалъ весь день да еще и порядочную часть слѣдующей ночи! Нельзя же допустить, чтобы что-нибудь произошло съ солнцемъ и чтобы сейчасъ былъ полдень!

Съ этой тревожной мыслью онъ слѣзъ св кровати и ощупью добрался до окна. Чтобы увидѣть что-нибудь, онъ былъ принужденъ рукавомъ своего халата протереть обмерзшее стекло. Но и тутъ онъ увидѣлъ не много! Онъ убѣдился только въ томъ, что было очень тихо, туманно и чрезвычайно холодно. На улицахъ не было обычной суеты, бѣгущихъ пѣшеходовъ, что всегда бывало, когда день побѣждалъ ночь и овладѣвалъ міромъ.