Йоханнес Линнанкоски - Песнь об огненно-красном цветке

— Как не помнить! — звонко рассмеялась Анникки, и ее синие глаза блеснули.

Лес очнулся от дремы и прислушался.

— А великую снежную войну помнишь? Твои волосы превратились тогда в сплошной снежный ком. После игры я их расплел и снова заплел.

— Конечно, помню! Так заплел, что всех насмешил!

Деревья удивленно зашумели: такие речи казались им странными.

— А как на конфирмацию [3] Конфирмация — религиозный обряд в лютеранской церкви. ходили… — вспоминала Анникки. — Мне никогда не забыть того лета… Вокруг церкви стояли тенистые березы…

Деревья радостно закивали. Они часто слышали звон колоколов, но знали о доме с крестом только то, что рассказывала им старая сосна — она стояла на вершине горы Хуухка и кое что видела оттуда.

— Ты так изменилась, — снова заговорил Олави. — И та — и не та. Совсем взрослая девушка!

— А ты? — сверкнула Анникки синевой своих глаз. — Великан-лесоруб!

Разговор оборвался. Деревья, казалось, затаили дыхание, ожидая, что же будет дальше.

Точно горячая волна прокатилась по телу Олави. Он наклонился и поднял косынку, свалившуюся с плеч Анникки. Через тонкую ткань пальцы Олави коснулись пальцев девушки, и дрожь пронизала его с головы до ног. Он сжал ее руки и горячо зашептал:

— Анникки! — Ему хотелось сказать ей, как стучит его кровь, но он задохнулся и с трудом, точно вопрошая, еще раз произнес: — Анникки…

Щеки девушки покрылись румянцем, она взглянула на Олави доверчиво и ласково, потом легонько сжала его руку.

— Больше, чем всех остальных? — тревожно шепнул Олави и почувствовал новое пожатие, крепче прежнего.

Ликование, беспокойство, растерянность смешались в душе Олави. Он хотел сказать или сделать что-нибудь безрассудное: броситься к ногам этой девушки, обвить ее колени… что угодно. Но не посмел.

Заметив верхушку лежавшей на земле ели, Олави сломал маленькую огненно-красную веточку.

— Возьми это на память о том, что ты побывала в замке Тапио.

— В замке Олави, — улыбнулась девушка.

И напряжение их вдруг рассеялось. Звонко и задорно рассмеялись они на весь лес.

Олави сел рядом с Анникки, чтобы прикрепить веточку на ее груди. Когда он наклонился, его волосы коснулись волос девушки, — это показалось ему сначала нежной лаской, потом вызвало горячий порыв, снова пронзивший все его тело. Дыхание у Олави перехватило, сердце готово было выскочить из груди. Он стремительно обвил руками тело девушки.

Анникки вспыхнула. Она не сопротивлялась, но спрятала лицо на плече у Олави.

Он прижимал ее к себе все крепче и, ощутив горячее биение ее крови, совсем потерял над собой власть. Он задыхался, его охватила жгучая мука, потребность сделать какое-то страстное движение, чтобы дыхание снова вернулось к нему. Еще крепче прижимая к себе девушку, он приподнял ее лицо.

— Анникки! — шепнули его приближающиеся губы. — Один-единственный…

Анникки старалась отвести голову, она смотрела на него растерянно.

— Но ведь этого нельзя, это нехорошо! — бормотала она.

— Ты не любишь меня! — вспыхнул Олави.

Анникки расплакалась, ее плечи задрожали, ветка, прикрепленная на груди, упала на землю.

— Мой цветок, — шепнула она сквозь слезы.

Олави ощутил вдруг жгучий стыд. Его руки разомкнулись, точно по ним кто-то ударил, и он опустил девушку рядом с собой.

Она продолжала дрожать. Олави беспомощно оглядывался, точно человек, который невольно совершил преступление.

— Анникки! — стал он молить ее. — Прости меня, Анникки! Я и сам не знаю, что со мной случилось, я так раскаиваюсь!

Девушка подняла голову и улыбнулась сквозь слезы:

— Ты не мог поступить со мной плохо! Я это знала!

— А ты простишь меня и все забудешь? — тревожился Олави.

Взгляд Анникки успокоил его.

— Можно я снова прикреплю это на твоей кофточке? — робко спросил он, поднимая с земли цветущую еловую веточку.

Девушка улыбнулась. Веточка, казалось, тоже улыбнулась.

— Мне пора, мать ждет коров!

— Уже?! — огорчился Олави.

Они поднялись.

— До чего же ты хорошая! — вырвалось у юноши, переполненного радостью и благодарностью.

— И ты тоже… До свиданья, Олави!

— До свиданья, Лесная дева!

Олави стоял посреди полянки и смотрел вслед девушке, пока она не скрылась из виду. Удаляясь, она еще раз оглянулась. Цветущая ветка, точно вечерняя заря, алела на белом облаке ее кофточки.

— Сегодня я не стану больше работать, — сказал Олави, садясь на ствол и опуская голову на руки.