Исаак Башевис-Зингер - Семья Мускат

Пиня то и дело толкал Нюню локтем и показывал пальцем:

— А вон тот кто? В очках?

— Внук Йоэла.

— Чем он занимается?

— Спроси меня что-нибудь полегче. Он только что из армии вернулся.

— Пришлось, стало быть, послужить. Ах, Боже мой, а кто вон та девственница?

— Дочь Авигдора. Как ты догадался, что она девственница? — Нюня хмыкнул.

— Фе, Нюня!

По расписанию поезд приходил в восемь тридцать. К восьми вся семья собралась на вокзале. Нюня всем раздавал перронные билеты. Броня с кислым видом наблюдала за тем, как муж разбазаривает те несколько злотых, которые она дала ему на карманные расходы. Парижский поезд опаздывал на час. Поезд из Гдыни, куда должен был приплыть из Палестины Аарон, прибывал в десять. Тем же пароходом плыли и Шоша с мужем. Получалось, что оба поезда, из Парижа и из Гдыни, приходили примерно в одно время. Хасиды из Бялодревны бегали по перрону: они приехали приветствовать своего ребе. В другое время Аарона встречали бы целые толпы, ведь у варшавских евреев он пользовался высокой репутацией, его имя часто упоминалось в газетах, и все единодушно его хвалили за те пожертвования, которые он собирал в помощь Святой земле. Впрочем, по мнению Фишла Кутнера, Пини Муската и некоторых других хасидов старшего поколения, в такое время, как теперь, евреям обращать на себя слишком много внимания не следовало. Вот почему хасидов помоложе уговорили держаться от вокзала подальше. Не пришел к поезду и Фишл: он предпочитал с Мускатами не встречаться. Никто не знал, появится ли Адаса. Аарон должен был остановиться в доме Аншела, помощника Фишла; несколько лет тому назад Аншел женился на вдове и жил на Багно.

Помимо Мускатов и бялодревнских хасидов встретить Копла и его дочь Шошу пришли вместе со своими семьями дети Копла от первого брака, Монек и Иппе. Все они тоже приобрели перронные билеты. Поляки с отвращением взирали на эту разношерстную толпу евреев. Гитлер был уже одной ногой в Польше, а этим евреям хоть бы хны — ведут себя, как в старые времена. Неужели они не понимают, что им грозит? Или им известно, как с Гитлером покончить?

Без десяти десять прибыл парижский поезд. Копл и Лея вышли из вагона первого класса. Несмотря на преклонный возраст, Копл был в светлом костюме, светлой шляпе и в желтых полуботинках. В одной руке он держал трость, в другой — ручной саквояж. Лея тоже сохранилась неплохо. Она поседела, но морщин на напудренном, нарумяненном, скрытом под вуалью лице видно не было. Ее зычный голос сразу напомнил встречавшим, чья она дочь. Лотти была в шляпке, в пиджаке мужского покроя, шея обмотана шарфом, на кончике носа очки с толстыми стеклами.

Слышно было, как Лея спрашивает:

— Где Аарон?

— Поезд из Гдыни ожидается с минуты на минуту.

— Нюня! Пиня!

Лея обняла и поцеловала Нюню, Пиню же целовать не стала. Она знала совсем другого Пиню, а не этого престарелого, согбенного еврея с ввалившимся ртом. У нее на глазах выступили слезы. Она принялась целовать и обнимать всех остальных, плохо себе представляя, кого обнимает и целует. К ней обращались совершенно незнакомые люди. Какие-то старухи называли ее «тетей». От них пахло луком. Женщины помоложе говорили с ней по-польски, и она, отвечая, с трудом подыскивала нужные слова. Пиня спросил ее про Мирла, и Лея в первый момент не поняла, кого он имеет в виду.

— Мирл? — переспросила она и, только сейчас сообразив, что речь идет о Менди, ответила: — У него все в порядке. Родил двух прелестных крошек.

— Злателе, а ты что такая тихая? — набравшись смелости, спросил Пиня.

— Дядя Пиня! — Лотти бросилась ему на шею и поцеловала в обе щеки.

Пиня окончательно растерялся.

— Хана, ты где? — стал звать он жену.

И тут, откуда ни возьмись, появилась Маша. У Пини ее не было — старик не желал пускать к себе в дом вероотступницу. Говорили, что и на вокзал она не придет тоже. И тем не менее она явилась: жакет с воротником из черно-бурой лисы, отороченное мехом платье, шляпка с цветами. Толпа родственников расступилась. Мать и дочь молча обнялись. Во время своего первого посещения Варшавы Лея с дочерью не встречалась.

Копл между тем разглядывал своих детей от первого брака. Сорокалетний Монек отрастил брюшко и стал очень похож на отца. Нюня с изумлением переводил взгляд с одного на другого: казалось, перед ним два Копла, один молодой, другой старый. Жена Монека раздалась. Иппе, младшая дочь Копла, держала под руку своего мужа, невысокого человечка с бесцветными усиками над верхней губой. Вместо ортопедического ботинка, который Иппе носила в детстве, она теперь пользовалась костылями. Башеле умерла. Отправился в мир иной и ее второй муж, торговец углем Хаим-Лейб. Монек и Иппе взяли на вокзал детей. Их фотографии Копл носил в нагрудном кармане, но теперь узнать их не мог. Иппе была для него всего лишь хромой женщиной средних лет. Она заикалась, и Копл не понимал, что она говорит.