Джейн Остен - Любовь и дружба и другие произведения

Таким образом, даже когда изучаешь ее еще самые ранние, неприхотливые опыты, видно, что заглянуть она стремится в душу, а не в зеркало. Она, быть может, еще в полной мере не ощущает самое себя, зато уже, в отличие от многих куда более изощренных стилизаторов, ощущает свое отличие от остальных. Свои силы, еще непрочные, не сформировавшиеся, она черпает изнутри, а не только извне. Дж. Остен — личность с исключительной способностью к интеллектуальной критике жизни, и этим объясняется необходимость изучения ее юношеских произведений. Изучения психологии ее художественного призвания прежде всего. Именно призвания, а не темперамента, ибо никому из писателей эта утомительная штука, которую принято именовать «темпераментом», не была свойственна в меньшей степени, чем Джейн Остен. Теперь, когда мы знаем, с чего ее творчество начиналось, мы понимаем: изучение ее ранних книг — нечто большее, чем поиск документа; это поиск вдохновения. Вдохновения сродни вдохновению Гаргантюа и Пиквика, могучего вдохновения смеха.

Назвать Джейн Остен жизнелюбивой не менее странно, чем называть ее оригинальной. А между тем страницы этой книги выдают ее секрет: она была жизнелюбива по самой природе своей. И ее сила, как и всякая сила, заключалась в способности сдерживать жизнелюбие, управлять им. За тысячью общих мест ощущается исключительная жизнеспособность; она могла бы быть экстравагантной, если б хотела. Она была полной противоположностью чопорной, церемонной старой девы; дай она себе волю, и она бы скоморошничала ничуть не хуже Батской ткачихи. Это-то и придает ее иронии неудержимую силу. Это-то и придает весомость ее подтекстам. В художнике, считавшемся бесстрастным, кипела страсть, но выражалась она в веселом презрении, в мятежном сопротивлении всему тому, что Джейн казалось вялым, болезненным и губительно глупым. Оружие, которое она выковала, было столь безупречным, что мы бы никогда ничего не узнали, если бы не эти мимолетные взгляды на печь, в которой оно обжигалось. И наконец, есть два дополнительных обстоятельства, о которых я предоставляю судить современным критикам. Первое состоит в том, что эта реалистка, осуждая романтиков, преисполнена решимости осуждать их ровно за то, за что ими так восхищаются люди революционно настроенные, а именно за прославление неблагодарности к родителям, а также за всегдашнюю готовность во всем родителей обвинять. «Нет, — говорит благородный молодой человек в „Любви и дружбе“, — никогда и никем не будет сказано, что я обязан своему отцу!» Второе же обстоятельство заключается в следующем. В ее ранних книгах нет даже намека на то, что этот независимый ум и веселый нрав не устраивает привычная домашняя обстановка, в которой она, в перерывах между пирогом и пудингом, сочиняла роман точно так же, как иные ведут дневник, даже не удосужившись выглянуть в окно, за которым бушевала Французская революция.

Г. К. Честертон

Графине де Февилид

посвящает этот роман автор,

ее покорный и преданный слуга

Изабелла — Лауре

Как часто, в ответ на мои постоянные просьбы рассказать моей дочери во всех подробностях о невзгодах и превратностях Вашей жизни, Вы отвечали:

«Нет, друг мой, на Вашу просьбу я отвечу согласием не раньше, чем мне не будет угрожать опасность пережить вновь подобные ужасы».

Что ж, время это приближается. Сегодня Вам исполнилось пятьдесят пять лет. Если верить в то, что может наступить время, когда женщине не грозит настойчивое ухаживание постылых поклонников и жестокое преследование упрямых отцов, то именно в эту пору жизни Вы сейчас вступаете.

Изабелла

Лаура — Изабелле

Хотя я никак не могу согласиться с Вами в том, что и впрямь наступит время, когда меня не будут преследовать столь же многочисленные и тяжкие невзгоды, какие мне довелось пережить, я готова, дабы избежать обвинений в упрямстве или в дурном нраве, удовлетворить любопытство Вашей дочери. Пусть же та стойкость, с какой я сумела перенести выпавшие на мою долю многочисленные несчастья, помогут ей справиться с теми злоключениями, которые предстоит перенести ей самой.

Лаура

Лаура — Марианне

Как дочь моей ближайшей подруги, Вы, полагаю, имеете право знать грустную историю моей жизни, которую Ваша мать так часто упрашивала меня рассказать Вам.