Эрнст Юнгер - Рискующее сердце

Вздрогнув, Штурм вскочил. Было все еще тихо. Где-то снаружи затрещал пулемет. Потом опять все замолчало, только шипенье сигнальных ракет наполняло воздух. Ничего не произошло — просто нервы не выдержали у часового или то был вражеский патруль за проволочным заграждением. Он снова собрался с мыслями. Предчувствие уничтожения подкралось к нему призраком, которого не изгонишь. А если бы попало в него? Тогда все, что переполняло его теплом и сиянием, застыло бы и онемело. Этот мозг, носителем которого он порою чувствовал себя с такой нежной гордостью, может быть, розоватой губкой приклеился бы где-нибудь к стене окопа. Глаза, привыкшие к череде изысканных вещей в постижении прекрасного, уставились бы в блеклое Ничто, тусклые и водянистые. Рукам, которые так часто касались шелка, редкостных мехов, упругих женских тел, изящных изделий из мрамора, бронзы и фарфора, не осталось бы ничего, кроме земли в судорожно сжатых горстях. К чему было радоваться этому великолепию, когда все равно предстоит это леденящее падение, чтобы разбиться в пропасти, как чеканный кубок? Конечно, великий космический размах включает в себя и разрушение. Война — это вечный штурм, град с молниями; война повсюду безучастно вытаптывает жизнь. В тропиках бывали вихри, свирепствовавшие подобно диким зверям. Они ломали оперенные листьями пальмы или выворачивали их с корнями, вместе с другими деревьями обрушивая их на землю. Они сметали с ветвей большие орхидеи, пахнущие ванилью, убивали целые стаи искрящихся колибри. Они уносили переливающуюся пыльцу с крыльев неописуемо пестрых бабочек и выбрасывали юных попугаев из гнезд. И с подобным опустошением своего образа природа мирилась, лишь производя новые, еще более прекрасные существа. Но разве это утешение для отдельной жизни? Она длилась при свете, а когда свет прекращался, вместе с ним угасал и образ ее мира.

На лестнице послышались шаги. То был Деринг в сопровождении чужого офицера. Штурм обрадовался человеческому голосу, пронизавшему тишину. Деринг выглядел свежим и спокойным.

— Да, нам досталось, мы вполне могли бы уже рассматривать картошку снизу. Я хочу перенести сюда командный пункт роты, блиндаж бедного обер-лейтенанта Вендта был разрушен до основания первыми же минами. Вендт и оба его ординарца убиты на месте. Я только что обошел всю траншею и вижу, что ты дал необходимые распоряжения. Хугерсхоф передает привет, он оставался всю ночь на левом фланге. У него на затылке изрядная шишка. Кстати, прошу прощения, господин лейтенант фон Хорн, командир саперного взвода — господин лейтенант Штурм.

Оба поклонились. Было решено дежурить ночью вместе. Кетлер вылез из своей норы, отодрал штыком доски от ящиков с ручными гранатами и разжигал огонь в камине. Бутылка и картуз с трубками были на карнизе подле карбидной лампы, кресла расставлены у огня. Сапер, как опытный воин, принес с собой бутылку рома. Кетлер смешал ее содержимое с водой в котелке и повесил его на трехгранный французский штык, воткнутый вместо прута в каменную кладку камина. Вскоре крепкий запах грога наполнил помещение; каждый курил, держа в руке горячий жестяной кубок Серые мундиры всех трех мужчин были запачканы глиной; их исхудавшие лица четко очерчивались в резких световых контрастах. Их тени подергивались на темных стенах, где играли отсветы огня и фосфоресцировала светящаяся краска допотопной живописи. Они переговаривались отрывисто, деловито, по-солдатски, обсуждая опыт боя, а также то, чего можно было ожидать.

Сапер оказался из тех, кто рожден для подобных ситуаций. Непримечательное за столами пивных в тылу, простое мужское слово здесь начинало звучать металлом отваги. Хорн знал лишь военное ремесло, но это он знал. Офицерская семья, кадетский корпус, маленький гарнизон на западной границе. Он принадлежал к тем, для кого обхождение со взрывчатыми веществами было повседневностью, а ночная стычка с врагом сама собой разумелась; он был военный, и в другом качестве его нельзя было себе представить. Один из первых он ворвался в Люттих и с тех пор не раз атаковывал с пистолетом и ручной гранатой вражеские окопы. Когда вокруг все рушилось, он был в своей стихии. Штурма одолевал вопрос, что сталось бы с этим человеком, не начнись война. Очень просто, ему пришлось бы создать для себя войну. Он отправился бы в Африку или в Китай или был бы убит на дуэли. Хорн знал фронт от Альп до моря и рассказывал о пережитом в безразличном тоне, придававшем страшному особый вес.