Теодор Драйзер: Американская трагедия. (Часть 1)

Наконец, наконец-то он приехал, думала Роберта. Теперь он ее увезет. Душа ее преисполнилась благодарности. Ведь они проживут вместе по меньшей мере семь или восемь месяцев. Должно быть, потребуются и такт и терпение для того, чтобы все шло гладко, а все-таки, наверно, это возможно. Отныне она должна быть воплощенной осторожностью – не говорить и не делать ничего, что может почему-либо рассердить Клайда, – ведь, естественно, он будет сейчас не слишком хорошо настроен. Но он, кажется, немного переменился… Может быть, он будет добрее к ней, будет ей немножко больше сочувствовать…

Похоже, что он наконец искренне и добровольно подчинился неизбежному. И в то же время, увидев его светло-серый костюм, новую соломенную шляпу, до блеска начищенные ботинки, чемодан темной кожи и – тут он проявил странную рассеянность и легкомыслие – штатив недавно купленного фотографического аппарата, вместе с теннисной ракеткой в парусиновом чехле прикрепленный ремнями к чемодану (главным образом для того, чтобы скрыть инициалы «К.Г.»), она снова ощутила былую нежность и влечение к нему. Ей нравились и его внешность и его характер. Хоть он теперь и равнодушен к ней, а все-таки он ее Клайд!

Увидев, что она купила билет, Клайд, в свою очередь, подошел к кассе, затем снова понимающе посмотрел в сторону Роберты, словно говоря взглядом, что все хорошо, и вернулся на восточный конец платформы; Роберта тоже вернулась на прежнее место.

(Почему этот старик в старом Зимнем коричневом костюме и шапке, с птичьей клеткой в оберточной бумаге, так на него смотрит? Неужели он что-то почувствовал? Неужели он его знает? Может быть, он работал в Ликурге и видел его раньше?) Надо купить сегодня в Утике вторую соломенную шляпу – только бы не забыть – соломенную шляпу со штампом местного магазина на подкладке; он наденет ее вместо той, которая на нем сейчас. Когда Роберта не будет на него смотреть, он спрячет старую шляпу в свой чемодан вместе с другими вещами. Для этого ему придется оставить Роберту на несколько минут, когда они приедут в Утику, – на вокзале, в библиотеке, где-нибудь… может быть,

– таков был его первоначальный план, – он отвезет ее в какой-нибудь маленький отель и запишется там, как мистер Карл Грэхем с супругой, или Клифорд Голден, или Геринг (на фабрике была девушка с такой фамилией). Таким образом, если их выследят, возникнет предположение, что она уехала с каким-то мужчиной, носящим эту фамилию.

(Вдалеке – свисток паровоза. Поезд должен сейчас подойти. Его часы показывают двадцать семь минут первого.) Надо решить, как держаться с нею в Утике: ласково и сердечно или холодно. По телефону, правда, он говорил с нею очень мягко, дружелюбно, иначе нельзя было. Пожалуй, следует продолжать в том же духе, не то она начнет раздражаться, станет подозрительной, упрямой – и тогда все будет очень трудно и сложно.

(Да подойдет ли когда-нибудь этот поезд?) Но ему будет очень нелегко быть таким приветливым, – ведь в конце концов она командует им, хочет, чтобы он выполнял ее требования, и еще обращайся с нею ласково! Проклятие! Да, но если он не будет ласковым?.. Вдруг она как-нибудь разгадает его мысли, откажется поехать с ним и разрушит все его планы…

(Только бы колени и руки не дрожали так!) Но нет, как она может заподозрить что-либо подобное, когда он и сам еще не вполне уверен, сможет ли это сделать. Ясно только одно: не уедет он с ней никуда, и все тут. Может быть, он и не перевернет лодку, как решил накануне, но все равно с нею не уедет.

Но вот и поезд. Роберта поднимает свой чемодан. Не слишком ли он тяжел для нее в ее теперешнем положении? Вероятно, тяжел. Да, нехорошо. К тому же сегодня очень жарко. Во всяком случае, он поможет ей после, когда они будут в таком месте, где никто их не увидит. Она смотрит в его сторону – хочет удостовериться, что он действительно поедет; как это на нее похоже,

– в последние дни она относится к нему так подозрительно, недоверчиво. А вот и свободное место в глубине вагона, на теневой стороне. Здесь недурно. Он устроится поудобнее и будет смотреть в окно. Тут, как раз за Фондой, в каких-нибудь двух милях, есть река – тот самый Могаук, что протекает через Ликург, мимо фабрики; по берегам его они с Робертой гуляли в прошлом году, примерно в это же время. Но теперь Клайду неприятно это воспоминание, и он переводит взгляд на купленную только что газету и, прикрывшись ею, как щитом, снова во всех подробностях представляет себе картину, которая занимает его сейчас гораздо больше, – местность вокруг озера Большой Выпи: после того решающего разговора с Робертой по телефону она интересует его больше всей остальной географии мира.