Владимир Данилушкин - Из Магадана с любовью

Дверь открывает не очень молодой человек с ножом в руке, оборвав Володю нетерпеливым жестом заики, трогает меня за рукав и увлекает на кухню. Серебристая рыбка длиной с карандаш, как я догадался, корюшка, оттаивает в мойке, а затем на ладони. Он поднес ее, сверкающую ртутным блеском, к моим глазам, взял самодельный ножик, этакий кинжальчик, ласково вонзил в брюшко, вынул внутренности, они засветились ярким голубоватым светом, напомнив светлячка.

– Что это, Петр Павлович?

– Петр Петрович. Ребята из баловства кличат Потрепалычем. – Причем тут свет, планктону, надо полагать налопалась, понюхай лучше.

– Огурцом пахнет, – сказал я, чтобы доставить ему удовольствие.

– Вот видишь, – Володя взвился, будто он эту корюшку родил. Как же знатока не разыграть. – На Гертнера ходил?

– Я с Солнцевыми. За Кедровым ключом. Спасибо, не дают старику духом пасть. – Стариком назвался без рисовки. Похожую физиономию я видел на фотографии времен войны: жилистый, с ввалившимися щеками, ездовой. Правда, он-то в войну молодым был.

– Ну ладно, двинемся, – неожиданно заявил Володя. – Мы просто так заходили. По городу гуляем. Друга Кольку с материка вызвал.

– Не-не, – постойте. А на вкус? – Отрезал кусочек с хвоста, обмакнул в соль и протянул мне ко рту, будто я нерпа и должен взять не рукой, а зубами. Я сжевал предложенное, но повторить уже не смог из-за наполнившей рот экзотической слюны. В прихожей еще раз откланялись, и вдруг Петропалыч решительно завернул нас на кухню: вспомнив о вяленой корюшке, которая прекрасно идет к пиву. Экзотика требует жертв, сказал я, но это и впрямь великолепно!

Как же меня умотал Володя! Под горло подкатило. Собственно не впервой. Лучше остановиться во избежание ссоры. Желание взаимно. Он рисует на сугробе план, надо же мне, в конце концов, ориентироваться в городе, сам же уходит, к Мазепе – не то летному, не то морскому штурману, с которым выпили море пива, когда года три назад познакомились на юге.

Довольно легко найдя дом и квартиру Володи, звоню в дверь, единственную на площадке, не обитую дерматином. Едва приветил Леньку и Светку, которые почему-то радовались мне, явился еще один, гораздо более желанный гость, на котором дети повисли, как обезьяны, и тот по очереди поднял мальчика и девочку к потолку, вручил по шоколадке.

Он был жизнелюбивый рыжий фокусник – рука уходит под мышку, и на столе возникает бутылка. Другая под мышку, и еще один пузырь в центре стола. Разводит руками, рычит на разные лады, что означает, должно быть, ликование – основное его состояние, неистово потирает руки и отворачивается, чтобы не казаться хозяином положения. Но в комнате уже образовался эпицентр, я бы даже сказал эпицентнер тяжести, вокруг которого все вращается. Крепыша охватывает невротическое состояние, связанное с предчувствием выпивки, он подмигивает то левым, то правым глазом, целится сделанным из пальцев волосатым пистолетом, стреляет и дует в ствол, чтобы удалить дым. Олег Мазепа, понял я.

– А Володя к вам пошел…

– Интересное кино… А мы с ним… У меня сидячая ванна была в номере. Вся пивом уставлена. Он курсовую писал, а я прилетал разводиться с женой. Очень жалела, что детей нет. Алименты уж больно солидные. Я же штурман. Первый класс присвоили. Теперь мне море по колено, река по щиколотку.

– Поздравляю, – сказал я. – Володя тоже будет рад.

– А як же! Я в отпуске, заземляться зашел. Да и дела. Отцу семьдесят на носу. Я ему полтонны листового железа на крышу куплю. А что «Жигуль»? Он с хутора никуда. Стереосистему? Гармошку любит. Спросят батьку: крышу, небось, перекрыл, кум. А он, мол, младшой дальше всех живет, а ближе оказался. Слушай, Николай, может быть, уберем бутылки: Тамара заявится, а я до сих пор не пойму, как она к этому относится. Вроде бы привечает, а там глядишь, тайно шпыняет Володьку.

– Сессию сдает в Ольском техникуме, – я поразился легкости, с которой выговорилось это словечко, потому что все топонимы – Марчекан, Атка, Буркандья, Атарган вызывали у меня немоту, будто осваивал иностранный язык. Володя пришел минут через двадцать, и надо было видеть, как эти артисты из погорелого театра хлопали друг друга по плечам, нечленораздельно рыча.

– Так. Давай на стол накрывать! Леня, ты Светку покормил? – Володя в роли отца был образцово-показательно строг, хотя и его энергия предстартовая, предалкогольная. – Давай-ка, неси тарелочки, вилочки.

Ленька умчался на кухню, Светка за ним, и сразу в рев. Я хотел было их утихомирить, но Володя остановил меня взглядом.