Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести

Окна ее комнаты выходили на скалы. Двор крутой, как все в Олуяках и вокруг них. Подняв голову и увидев осеннее синее небо и медленно летящих диких голубей, она вспоминала свое село на равнине близ Мостара и начинала рыдать, молча, давясь слезами.

Созревали фрукты, забот было много. Олуяки в ту пору напоминали растревоженный улей. Без лишних слов, по установленному издавна порядку, трудились все — от детей до старцев. Низкорослое, неказистое племя тянуло лямку, как скот, не щадя ни сил, ни времени и выполняя любую работу, от самой грубой до самой тонкой. Работали и поздней ночью при свете факелов. И двухлетние дети в рубашонках, задранных на вздутых животах, переваливаясь, приносили раздавленное яблоко и, следуя инстинкту, бросали его в ступу, чтобы и оно не пропало. Новые и новые партии фруктов поступали непрерывно из невидимых садов — на лошадях, в повозках, запряженных волами, или просто на человеческих спинах. Звенела большая ступа из бука, в которой разминали для повидла мелкие яблоки, во дворах горели костры, в медных котлах ключом кипела сливовая пастила, дымились сушни. Ничто из урожая не должно пропасть. Все аккуратно собирали, все тщательно использовали и с выгодой превращали в деньги.

Село пропахло фруктами и кипящими сиропами; но особенно много было грецких орехов. Они давали большую часть дохода, и им уделялось главное внимание. Это было женское дело. На разостланных шерстяных ряднах женщины сушили, очищали от скорлупы, сортировали огромные груды орехов. Они ловко разбивали их и искусно составляли знаменитые олуяковские гроздья — длинные ожерелья из очищенных цельных орехов вперемежку с черносливом: орех — слива, орех — слива.

Среди склонившихся молчаливых женщин притулилась и невестка-мостарка. Их широкие, короткопалые руки, шершавые и почерневшие от орехов и фруктового сока, натыкались на ладные, с недавно окрашенными хной округлыми ногтями руки мостарки. И хотя женщины молчали олуяковки тоже неразговорчивы, — руки их выражали ненависть, а потухшие глаза сталкивались с ее большими янтарными очами. Работала она неумело и рассеянно, и потому, помимо инстинктивной неприязни и зависти, навлекала на себя еще и презрение. В море шуршащих орехов, целыми днями стоявшем у нее перед глазами, ей виделась ее беда и неминучая погибель. Даже ночью ей снилась не зеленая веселая мостарская равнина, а бескрайняя пустыня, где вместо песка зловеще звенят и прыгают черные орехи.

Так прошла осень, за нею тяжелая зима, и наступила весна. Ее семья, видя, что олуяковцы не собираются посылать, согласно обычаю, сноху к родне, решила отправить к ней младшего брата; тот разъезжал по Боснии с товарами и должен был навестить ее, посмотреть, как ей живется. Его она любила больше других братьев; он был очень похож на нее высокий, красивый, с густыми русыми волосами и карими глазами. И прежде он был мил ей, а теперь, явившись нежданно, точно некий ангел-хранитель, он напомнил ей обо всем, что она потеряла внизу, в Мостаре, и чего не нашла в Олуяках.

Молодой женщине сделалось дурно от счастья, когда на олуяковской круче на фоне светлого неба показался всадник, в котором в сумерках и сквозь слезы она узнала брата. Вне себя от радости, она гладила красный конский убор, каких нет в Олуяках. И после ужина не могла отойти от брата. Муж стоял рядом и ждал, как терпеливый палач.

Глубокой ночью, решив, что муж спит, она потихоньку пробралась в переднюю комнату, где спал брат. Она села возле его постели и, хотя он гнал ее к мужу, долго приглушенно рассказывала про свою жизнь. Рассказала, как невыносимо ей в этой пустыне, среди упрямых и злых карликов и лесных уродов. Призналась, что ее выдали замуж за сумасшедшего, который днем выглядит нормальным и здоровым; но которого по ночам преследуют кошмары: ему кажется, будто над ним и над их домом нависла угроза. Он нарочно отделился от родных и ночует с ней в уединенной деревянной хибарке, а не в большом доме Мудеризовичей. С первой же ночи он держит у изголовья супружеской постели заряженное ружье, а между собой и женою кладет длинный кинжал. Его мучает болезненная ревность, ревность с первого взгляда, без всякого повода. Ревность без любви. Вернее, болезненная потребность мучить и терзать. Она все делала, чтобы образумить его, пыталась спрятать оружие, но только вызвала новые подозрения и страхи. Он пригрозил, что сожжет ее живьем, если она вздумает снова забрать у него оружие. И вот, наработавшись днем, она ложится в постель рядом с кинжалом и несчастным тайным одержимым. Она плачет день и ночь. Если слезы не удается скрыть, домашние холодно и тупо говорят, что так уж подобает молодухе: пусть выплачется, пока не заплакал ребенок.