Максим Ехлаков - Солнечные пятна

— Кто тут? — из боковой двери показался заспанный, растрепанный брат Дубб с факелом в руке. Увидев Алов, он немного успокоился. — Кто ты, дитя?

Алов уже не могла говорить. Она протянула ему записку от Ярелла. Дубб вытащил откуда-то глазные стекла, поднес записочку к огню и долго читал, шевеля губами.

— Пойдемте, принцесса, — сказал он наконец. — Вам нужно отдохнуть.

В келье где-то в глубине сементериума было так же темно, как и в мире за его стенами. Алов растянулась на жесткой кровати и сразу же провалилась в сон.

Хан спал плохо, уже которую ночь. То и дело просыпаясь от кошмаров, он, скорее, проводил время в полудреме. Утром тело оказывалось разбитым, а разум замутненным, как после курения опия. Он уже подумывал и впрямь опять взяться за запретный кальян, раз уж результат все равно один и тот же.

Утро снова одарило его плохим самочувствием, да еще и пульсирующей болью в затылке. Он сел на постели и долго сидел, уставившись в одну точку. За окном занималась заря.

«Кто встанет затемно и узреет восход, обретет в этот день благословение Всеотца» — так написано.

Еще прохладный ветерок снаружи разгонял остатки ночных ароматов. Солнце показалось над горизонтом, и птицы тут же, как по команде, принялись неистово щебетать в ветвях сада внизу. Хан вдохнул полной грудью. Он узрел восход.

— О мудрейший.

Выдох застрял в горле от неожиданности. Ан-Надм всегда подкрадывался незаметно, как убийца.

— Да ты что, смерти моей желаешь?

— Прошу прощения за столь ранний визит, — ан-Надм поклонился, — но дело весьма срочное.

— Выкладывай, — хан недовольно завернулся в халат, — и пойдем внутрь, здесь еще прохладно.

— Я размышлял всю ночь, о великолепнейший, и пришел к выводу: война неизбежна. Более того — она необходима.

Хан посмотрел на него со скорбным выражением лица.

— Печально слышать такое от моего великого вазира.

— Но…

— Не думай, что я не понимаю времени! — отрезал Озмак II. — Война неизбежна, и чем скорее мы начнем ее, тем будет лучше для всех. Однако я ждал, что ты будешь против войны.

— Отчего?

— Тысячу лет мы жили мирно. Тысячу! Неужели тебе не страшно?

— Не страшно что?

— Не страшно разрушать то, что простояло так долго? Ведь пророк писал: «Не нами положено — лежи оно так во веки веков». Разве не в этом залог будущего процветания?

— Но ведь и бахчу нужно полоть, — отвечал ан-Надм. — И лес, если он загустился, чистят от сорных деревьев. Ибо сорняк, не будучи уничтожен единожды, взойдет снова и задушит урожай.

— Но ведь война ударит и по нам. Сколько солдат падет, сколько крови правоверных будет пролито.

— Грядку с морковью не только полют, но и прореживают, — парировал ан-Надм, сам удивляясь своим огородным аллегориям. — Хороший садовник вырвет сорняки, но и часть моркови, чтобы остальная росла и насыщалась силой и сладостью. Это неизбежная жертва, приносимая ради будущего урожая.

Хан постоял молча, покачиваясь вперед и назад.

— Я знаю, — сказал он вдруг. — Давно уже знаю, что должен напасть первым. Я просто боюсь… Боюсь того, что последует.

Все предрешено, чуть не сказал ан-Надм. Пророчество исполнится в любом случае, независимо от твоих действий, хан.

— Бояться нечего, — произнес он вслух. — Это праведная война, и мы победим. Мы не можем не победить.

Надо добивать.

— А если все же случится так, что силы Запада превзойдут наши, и мы проиграем войну — мы все равно выиграем: ведь память о нас пребудет вечно. Память о тебе, о светлейший. Тебя запомнят как того, кто дерзнул перестроить тысячелетний мир. Само это дерзновение — подвиг, недоступный никому из живущих.

Глаза хана остекленели, он задумался глубже обычного; лицо его ничего не выражало.

— Я не знаю, Малик, — сказал он печально. Он не называл ан-Надма по имени с тех пор, как умерла Шамсия. — Я не знаю. Мне нужно подумать.

Эсме уже позавтракала. Служанка бросила на ан-Надма полный подозрения и недовольства взгляд поверх лицевого платка и скрылась за ширмами. Вазир вздохнул и вступил в комнату.

— О! — Эсме невероятно удивилась. — Дядюшка! Так рано, а ты уже наносишь мне визит. Что с тобой?

— Есть разговор, — ан-Надм уселся на кушетку напротив.

— Ну надо же. У дядюшки есть разговор. — Эсме отправила в рот большую виноградину. — И что же это за разговор?

— Скажи мне… — ан-Надм тоже отщипнул ягоду, сжевал ее и продолжил: — Когда ты последний раз видела брата? Озхана, я имею в виду.