Освещенный слабым светом керосиновой лампы Нолинакха сидел задумавшись. Взгляд Комолы был прикован к нему. Слезы струились по ее лицу. Она торопливо вытирала их, не отрывая горящего взора от Нолинакхи и словно стараясь навсегда запечатлеть его образ в своем сердце. Она оцепенела, всматриваясь в это задумчивое лицо с высоким лбом, озаренное колеблющимся светом лампы, и перестала ощущать окружающее. Сейчас для нее во всем мире не существовало ничего, кроме этого лица. В нем был воплощен весь мир.
Неизвестно, сколько времени просидела Комола в этом задумчивом или скорее бессознательном состоянии. Очнувшись, она вдруг заметила, что Нолинакха встал с кресла и разговаривает с Мукундо-бабу.
Опасаясь, что оба могут выйти на веранду и застать ее там, она спустилась вниз, в кухню. Кухня выходила во двор, через который Нолинакха должен был пройти на улицу. С замирающим сердцем Комола ждала его.
— Как я, жалкая женщина, могу быть женой такого человека! В его умном, светлом и прекрасном лице есть что-то божественное! О господин мой, я не напрасно страдала! — молилась она.
На лестнице послышался шум шагов. Комола быстро встала возле неосвещенной двери. Первым прошел Будхия с лампой в руках. Следом за ним появился Нолинакха.
«О господин, твоя верная служанка вынуждена быть рабой в чужом доме. Ты прошел мимо нее и не узнал», — мысленно обратилась к нему Комола.
Когда Мукундо-бабу ушел в комнаты жены ужинать, девушка тихонько прокралась в гостиную. Она упала на колени перед креслом, в котором недавно сидел Нолинакха; коснувшись лбом пола, она почтительно поцеловала его. Сердце Комолы сжималось от горя: у нее не было иной возможности выразить ему свою любовь и преданность.
На следующий день Комола узнала, что доктор посоветовал хозяину переменить для поправки здоровья климат и уехать на курорт, расположенный далеко на запад от Бенареса. В доме начались приготовления к отъезду.
— Я не могу уехать из Бенареса, — сказала Комола, придя к Нобинкали.
— Мы можем, а она, видите ли, не может! С чего это ты вдруг стала такой благочестивой?
— Говорите, что хотите, но я остаюсь здесь.
— Хорошо! Посмотрим, как ты это сделаешь.
— Прошу вас, не увозите меня отсюда, — взмолилась Комола.
— Ты ужасный человек! Пора уезжать, а ты ломаешься! Нам сразу не найти человека на твое место. Кто же будет выполнять твою работу?
Все мольбы и уговоры девушки оказались напрасны. Закрывшись у себя в комнате, она разрыдалась, призывая на помощь всевышнего.
После разговора с дочерью о ее браке с Нолинакхой у Оннода-бабу снова начались боли. Ночь прошла в жестоких страданиях, но к утру ему стало лучше.
Сидя у себя в саду, Оннода-бабу грелся в нежных лучах зимнего солнца. Хемнолини невдалеке от него приготовляла чай.
От перенесенных страданий лицо Онноды-бабу побледнело и казалось измученным; вокруг глаз легли черные тени. Он заметно постарел за эту ночь. Хемнолини почувствовала, словно в сердце ее вонзили кинжал, Огорчив старика отказом выйти замуж за Нолинакху, Хемнолини очень мучилась. Ей казалось, что причиной его физических страданий является душевная боль.
«Что сделать для его успокоения?» — думала она, но не могла ни на что решиться.
Неожиданно ее размышления были прерваны приходом Окхоя с дядей Чокроборти. Девушка хотела уйти, но Окхой удержал ее.
— Не уходите. Это господин Чокроборти из Гаджипура. Его хорошо знают в западной области. У него к вам серьезное дело.
В саду была полуразрушенная беседка, и Окхой с дядей уселись на ее ступеньках.
— Мне сказали, — начал дядя, — что Ромеш-бабу вам близкий друг. Я приехал, чтобы узнать, не слышали ли вы что-нибудь о его жене?
От удивления Оннода-бабу не мог вымолвить ни слова.
— Жена Ромеша-бабу! — наконец, воскликнул он. Хемнолини опустила глаза.
— Боюсь, вы принимаете меня за невоспитанного человека, — продолжал дядя. — Наберитесь терпения и выслушайте меня до конца. Вы убедитесь, что я вторгся к вам не затем, чтобы сплетничать о других. Я познакомился с Ромешем-бабу и его женой на пароходе во время праздника Пуджа, когда они ехали на запад. Вы, конечно, знаете, что, тот, кто увидит Комолу хоть раз, запомнит ее на всю жизнь. Я уже старик, видел много горя, и сердце мое очерствело. Но до сих пор я не могу забыть ее, нашу Лакшми. — Глаза старика наполнились слезами. — Так вот Ромеш-бабу не знал, куда ехать. Но за два дня нашего знакомства Комола привязалась ко мне, старику, и уговорила Ромеша-бабу поселиться в Гаджипуре. Там она очень подружилась с моей дочерью Шойлой… У меня нет сил рассказывать, что случилось дальше… Я сейчас не пойму, почему она так внезапно покинула нас и заставила всех страдать. С тех пор на глазах Шойлы не высыхают слезы.
Читать дальше