Уильям Моэм: Рассеянные мысли [сборник]

В этом месте миссис Хейр изменила ее обычная ясность изложения. Полагаю, она имела в виду, что, если Огастеса, которому в то время было пять лет, каждый день заставлять делать то, чего он делать не хочет, он, в конце концов, это полюбит.

Раз в год Мэрайя навещала родителей в Стоуке и брала с собой Огастеса. Они путешествовали в собственной карете и ночевали в гостиницах, а когда построили железную дорогу, продолжали ездить в карете, только поставленной на платформу. Когда наконец они стали пользоваться обычными вагонами, то сходили с поезда за несколько остановок до Лондона и пересаживались в дилижанс, поскольку миссис Хейр не могла опуститься до такого неприличия, как въехать в Лондон в железнодорожном вагоне.

Миссис Лестер, мачеха Мэрайи, была строга, но добра к Огастесу. Дома его сразу наказывали за малейший шум, но в Стоуке миссис Лестер говорила: «Не обращай внимания, Мэрайя. Ребенок просто играет». Она хорошо понимала обязанности жены священника. Миссис Лестер преподавала в деревенской школе, и когда ей нужно было наказать ученика, она брала со стола книгу и со словами: «Я не собираюсь отбивать себе руки», громко шлепала безобразника по уху. А потом добавляла: «А теперь по второму уху, чтобы никому не было обидно», и снова пускала в ход книгу. По воскресеньям помощники священника приходили к нему на ленч, но считалось, что за столом они должны помалкивать, и если кому-нибудь из них случалось вставить реплику, тот тут же получал выговор. Подкрепившись холодной бараниной, каждый должен был отчитаться перед миссис Лестер, что он сделал за прошедшую неделю, и, если миссис Лестер оставалась недовольна, провинившийся получал сильнейшую нахлобучку. Все они заходили в дом через заднюю дверь, за исключением мистера Эгертона, которому дозволялось заходить через парадный вход, поскольку он был человеком благородного происхождения. Когда Огастес рассказал мне эту историю, я, по молодости лет, сильно возмутился.

— Не будьте таким наивным, — ответил он. — Мистер Эгертон был племянником лорда Бриджуотера. А остальные — просто никто. Было бы нахальством с их стороны звонить в парадную дверь.

— Вы хотите сказать, что, если им случалось подойти к дому священника одновременно, то один шел к парадной двери, а другой — к заднему крыльцу?

— Ну, разумеется.

— Мне кажется, это не слишком хорошо характеризует мистера Эгертона.

— Вам так только кажется, — съязвил Огастес. — Настоящий джентльмен знает свое место и занимает его без раздумий и колебаний.

С горничными миссис Лестер обходилась также строго, как с помощниками священника. За малейшую провинность они получали от нее оплеухи, но в те времена прислуге не приходило в голову возмущаться. Раз в три месяца в доме устраивали большую стирку, и, по установленному в доме распорядку, она начиналась в час ночи. Камеристки, отвечавшие за чистоту вещей из тонкого муслина, в три часа ночи уже обычно стояли у тазиков с горячей водой. Если кто-нибудь из них опаздывал, экономка докладывала миссис Лестер, и та устраивала им нагоняй. Но время от времени миссис Лестер позволяла себе маленькие слабости. Мэрайя Хейр считала, что читать беллетристику по вечерам — грех, и поэтому читала родителям вслух «Жизнеописания английских королев» мисс Стрикленд. В то время выходили ежемесячные выпуски «Пиквикского клуба», и миссис Лестер их покупала. Поставив на страже горничную, она прочитывала очередные главы за закрытыми дверьми своей гардеробной, а закончив, рвала журнал на мелкие кусочки и выкидывала в корзину для бумаг.

Когда Огастесу исполнилось девять, миссис Хейр, по настоянию мисс Морис, отдала его в подготовительную школу, а во время летних каникул, после обычного визита в Стоук, они отправились в путешествие по Озерному краю. Их сопровождал дядя Джулиус, и Мэрайя, желая дать Эстер Морис возможность отдохнуть после напряженной работы в Ридинге, пригласила ее составить им компанию в путешествии. Но доброта дорого ей стоила. Джулиус Хейр сделал Эстер Морис предложение, и та его приняла. Мэрайя Хейр горько плакала, когда узнала о помолвке. Эстер тоже проливала слезы, и Джулиус целыми днями «вздыхал и всхлипывал». С тех пор как Мэрайя овдовела, Джулиус был всегда рядом. Он каждый вечер, в шесть часов, приходил в «Лайм» на ужин и в восемь уходил домой, а днем сама она часто заезжала в дом священника. Джулиус «советовался с ней по всем вопросам и, если в какой-то день они не виделись, считал день, прожитым зря». Поскольку молитвенник и законы Англии запрещали Мэрайе испытывать к нему более теплые чувства, ее привязанность оставалась исключительно сестринской, но с радостью встретить известие, что другая женщина, ее протеже, станет хозяйкой в доме священника в Хёрстмонсо, было выше человеческих сил. Впрочем, хотя такая перспектива была неприятна сама по себе, у Мэрайи имелись гораздо более серьезные возражения против этого брака. Конечно, мистер Морис ученый и лицо духовного звания, однако его отец не был джентльменом, и манеры мисс Морис, при всем ее великодушии и порядочности, несколько отличались от тех, что приняты в их кругу. Мисс Морис — не леди. Возможно, Мартин Стоу тоже не принадлежал к аристократии, но покойный Огастес, ее дорогой супруг, первый признавал его выдающиеся достоинства и возвышенность натуры. Она любила Мартина Стоу и все же смирилась, когда отец сказал, что он для нее неподходящая партия.