«Осужденный жить» — конечно, не повесть (автор явно поскромничал в определении жанра), это роман-эпопея, в котором описана русская жизнь, ее красота, устоявшийся уклад, ее радость, трепетность и наивность. И то, что России не надо было искать от добра добра, прозвучит в простых, но емких фразах отца, произнесенных перед тем, как он покинет родное гнездо: «Жили, да еще как жили! Всего-то бывало, а все-таки жили, да еще как прожили!» Любой персонаж повести может стать хрестоматийным: и Николай Толстой (Кока), гордость семьи, и мать Мария Алексеевна, сознательно подчинившая свою жизнь мужу и добровольно покинувшая этот мир вместе с ним, и, конечно, он сам, Н. А. Толстой. В повести нет отсталой России — есть ее честный и добрый народ, его трудолюбие, великий его интеллект, который медленно, поколениями, выкристаллизовывался, создавая элиту.
Культура дворянских гнезд — огромные библиотеки, произведения искусства, мебель, картины, фарфор, архитектура усадеб — все это хранилось, ценилось, оберегалось; парки, сады, гроты, костюмы и обустроенный крестьянский быт у настоящих хозяев — все это имело свой уклад и свой мир. Все жило в гармонии и было частью огромного целого, начиная с няни и кончая кучером. И о распоясавшихся «салтычихах» Толстой не умолчал, но не утрировал, не смаковал: «отношение к ней молчаливо-неодобрительное… Никто не зовет ее бабушкой. Она Алевтина Ивановна. Вот и все». Он знал, что наказывались в старые времена такие барыни, и за решетку их сажали, а в обществе к ним было определенное отношение, недаром их имена становились нарицательными… Но все-таки это были исключения из правил, и именно из дворянских гнезд выходили Тургеневы, Тютчевы, Пушкины и Толстые. И если бы любой наш признанный классик пожил, как Сергей Николаевич, в обществе «развитого социализма» с его лагерями и расстрелами миллионов людей, он наверняка бы пересмотрел многие свои взгляды на «угнетение» и, наверное, понял бы ту роль, которую сыграла наша русская литература, когда, обличая, хотела, чтобы стало лучше… С. Н. Толстой все обдумал, перепроверил, перестрадал, перечувствовал за три десятилетия новой власти. И все то светлое, о чем он с такой любовью рассказывает в первой части своей повести, никак не вязалось с «социалистическим раем», в котором он оказался, с той жизнью, ради которой надо было все разрушить «до основанья».
Повесть не является гимном дворянству, но несомненно является памятником, возвращающим ему доброе имя, оклеветанное новой властью. И если на этом памятнике нужно было бы что-то написать, то смысл этой надписи вместился бы в одно слово: «Зачем?!» «Для чего столько жертв и страданий?» — этот вопрос писатель будет задавать себе всю свою жизнь, и всем повествованием ответит здесь на него. А в 1967 году, когда страна, как всегда бурно, праздновала 50-летие трагических событий 1917 года, Толстой очень спокойно, беззлобно, здраво и без обид, с высоты прожитых лет сделает один только вывод: не стоило все это таких жертв.
Жизнь, которая была в России до 1917 года, приносила удовлетворение и бедному, и богатому. Людей сплачивала церковь, православная вера, которая помогала, учила не ломать и рушить все, от семьи до государства, а любить и прощать врагов своих. И никогда не видели дворяне и их дети врагов в своих крестьянах, и наоборот. И разве это было только в семье Толстых? Сколько дворянских детей выняньчили крестьянские женщины! Взять хотя бы Аксюшу, которая прожила всю жизнь в этой семье, сжилась с ней и жизнь отдала бы за любого из них, если бы это потребовалось. А крестьяне Степана Егоровича Кроткова, которые готовы были принять смерть от Пугачева, но не выдать барина, а Аксинья и многие другие, которые помогли семье выжить в голодные годы! Ведь все это не художественный вымысел, это живые, реальные люди!
Показав русскую жизнь на протяжении нескольких веков, С. Н. Толстой создал широкое литературно-художественное полотно, являющееся документом, который помогает понять, откуда в России столько знаменитых писателей и поэтов, живописцев и композиторов, воинов и героев, хлебопашцев и уникальных русских мастеров, и почему у нее за спиной оказался такой бесценный культурный багаж и неисчерпаемый потенциал. Все было естественно и взаимосвязано. Имения были своего рода небольшими культурными центрами России, и это хорошо показано в повести. Сколько людей приезжало в Новинки: историографы и декабристы, литераторы и политические деятели. И сколько было подобных имений… А как крестьянский поэт-самоучка Спиридон Дрожжин дорожил дружбой с соседом-помещиком, понимая, какой кладезь культуры нашел он в этом доме, где и самобытность, и христианская мораль, и строго религиозные взгляды. А немецкий поэт P. M. Рильке, влюбленный в Россию и ее религию, который приезжал в Новинки со своей постоянной спутницей Л. А. Саломе, разве не понимал, что он здесь нашел? А церковь, всегда олицетворяющая русскую культуру, — как тесно она была связана и с дворянством, и с народом! Духовником в семье Толстых был Гефсиманский старец отец Варнава (ныне причисленный к лику Святых). В 1905 году к старцу приезжал Николай II; о. Варнава был духовником знаменитого философа Владимира Соловьева, а в начале века обратил в православие француженку Марию Гамель (Мадмуазель).
Читать дальше