Все же мы произвели кое-какой обыск. Домишко был одноэтажный. Билл обошел его кругом, заглянул в каждое окно. Мы облазили амбар и конюшню и убедились, что Латкинса там нет. У меня едва оставалось время, чтобы поспеть на вечерний поезд, и Билл отвез меня на станцию. По дороге в город я почти не беспокоился о том, что не удалось разыскать Латкинса. Меня слишком занимали мысли о Билле Мэгнусоне. Я всерьез подумывал возвратиться в Нью-Маллион и заняться там адвокатской практикой. Если я в Билле обнаружил такую бездну человеческих достоинств, неужели я не полюблю еще неизвестных мне Фрица Бейнке, Шведа-парикмахера и сотню других соседей — неторопливых в разговоре, простодушных и мудрых. Я рисовал себе бесхитростную, счастливую жизнь, далекую от сухой учености университетских юридических фирм. Я был возбужден, словно ненароком нашел сокровище.
Однако, если я почти не думал о Латкинсе, в конторе о нем не забывали. На другое утро я застал их в большом волнении: дело было готово к судебному разбирательству, не хватало только Латкинса — я оказался тупицей, опозорил фирму. В то утро моя блестящая карьера едва не оборвалась. Шеф только что не совершил оскорбления действием, он весьма прозрачно намекнул, что я больше гожусь в землекопы, чем в юристы. Мне приказали вернуться в Нью-Маллион и послали со мной бывшего бухгалтера из лесничества, который знал Латкинса в лицо. Я огорчился: теперь мне не удастся еще раз побыть в обществе Билла Мэгнусона и насладиться его красочными рассказами.
Когда поезд подошел к Нью-Маллиону, Билл стоял на платформе около своей колымаги. Но вот что любопытно: рядом с ним стояла эта старая ведьма — мамаша Латкинса, и они вовсе не бранились, а мирно беседовали и смеялись.
Со ступенек вагона я показал на них своему спутнику и в юношеском восторге прошептал: «Вот прекрасный человек, настоящий мужчина!»
— Вчера тоже его видали? — спросил бухгалтер.
— Я провел с ним весь день.
— Он помогал вам искать Оливера Латкинса?
— Да, он мне очень помог.
— Кому и помогать, как не ему. Это же сам Латкинс и есть!
И вот что самое обидное: когда я вручил Латкинсу повестку в суд, его мать улыбнулась мне так, словно я был умненький мальчик лет семи от роду, и оба радушно и ласково приглашали меня зайти к каким-то их соседям и выпить чашечку кофе.
— Я рассказал им про вас, и им до смерти охота на вас поглядеть, — весело объяснил Латкинс. — Из всего города только они, кажется, и не видели вас вчера…
1923