Иван Гончаров - Обломов

Кучер покачал головой, а дворник сказал: «Вишь ты, бойкий барин: не дает повадки!»

– Ну, коли еще ругает, так это славный барин! – флегматически говорил все тот же лакей. – Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит, да вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за что!

– Да даром, – сказал Захар, не обратив опять никакого внимания на слова перебившего его лакея, – нога еще и доселева не зажила: все мажет мазью: пусть-ка его!

– Характерный барин! – сказал дворник.

– И не дай бог! – продолжал Захар, – убьет когда-нибудь человека; ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всяку безделицу норовит выругать лысым… уже не хочется договаривать. А вот сегодня так новое выдумал: «ядовитый», говорит! Поворачивается же язык-то!..

– Ну, это что? – говорил все тот же лакей. – Коли ругается, так это слава богу, дай бог такому здоровья… А как все молчит; ты идешь мимо, а он глядит, глядит, да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А ругается, так ничего…

– И поделом тебе, – заметил ему Захар с злостью за непрошеные возражения, – я бы еще не так тебя.

– Как же он ругает «лысым», Захар Трофимыч, – спросил казачок лет пятнадцати, – чортом, что ли?

Захар медленно поворотил к нему голову и остановил на нем мутный взгляд.

– Смотри ты у меня! – сказал он потом едко. – Молод, брат, востер очень! Я не посмотрю, что ты генеральский: я те за вихор! Пошел-ка к своему месту!

Казачок отошел шага на два, остановился и глядел с улыбкой на Захара.

– Что скалишь зубы-то? – с яростью захрипел Захар. – Погоди, попадешься, я те уши-то направлю, как раз: будешь у меня скалить зубы!

В это время из подъезда выбежал огромный лакей в ливрейном фраке нараспашку, с аксельбантами и в штиблетах. Он подошел к казачку, дал ему сначала оплеуху, потом назвал дураком.

– Что вы, Матвей Моисеич, за что это? – сказал озадаченный и сконфуженный казачок, придерживаясь за щеку и судорожно мигая.

– А! Ты еще разговаривать? – отвечал лакей. – Я за тобой по всему дому бегаю, а ты здесь!

Он взял его одной рукой за волосы, нагнул ему голову и три раза методически, ровно и медленно, ударил его по шее кулаком.

– Барин пять раз звонил, – прибавил он в виде нравоучения, – а меня ругают за тебя, щенка этакого! Пошел!

И он повелительно указывал ему рукой на лестницу. Мальчик постоял с минуту в каком-то недоумении, мигнул раза два, взглянул на лакея и, видя, что от него больше ждать нечего, кроме повторения того же самого, встряхнул волосами и пошел на лестницу как встрепанный.

Какое торжество для Захара!

– Хорошенько его, хорошенько, Матвей Мосеич! Еще, еще! – приговаривал он, злобно радуясь. – Эх, мало! Ай да Матвей Мосеич! Спасибо! А то востер больно… Вот тебе «лысый чорт»! Будешь вперед зубоскалить?

Дворня хохотала, дружно сочувствуя и лакею, прибившему казачка, и Захару, злобно радовавшемуся этому. Только казачку никто не сочувствовал.

– Вот-вот этак же, ни дать ни взять, бывало мой прежний барин, – начал опять тот же лакей, что все перебивал Захара. – Ты бывало думаешь, как бы повеселиться, а он вдруг, словно угадает, что ты думал, идет мимо, да и ухватит вот этак, вот как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только ругается! Велика важность: «лысым чортом» выругает!

– Тебя бы, может, ухватил и его барин, – отвечал ему кучер, указывая на Захара, – вишь, у те войлок какой на голове? А за что он ухватит Захара-то Трофимыча? Голова-то словно тыква… Разве вот за эти две бороды-то, что на скулах-то, поймает: ну, там есть что!..

Все захохотали, а Захар был как ударом поражен этой выходкой кучера, с которым одним он и вел до тех пор дружескую беседу.

– А вот как я скажу барину-то, – начал он с яростью хрипеть на кучера, – так он найдет эа что и тебя ухватить: он тебе бороду-то выгладит: вишь, она у тебя в сосульках вся!

– Горазд же твой барин, коли будет чужим кучерам бороды гладить! Нет, вы заведите-ка своих, да в те поры и гладьте, а то больно тороват!

– Не тебя ли взять в кучера, мазурика этакого? – захрипел Захар. – Так ты не стоишь, чтоб тебя самого запрячь моему барину-то!

– Ну, уж барин! – заметил язвительно кучер. – Где ты этакого выкопал?

Он сам, и дворник, и цирюльник, и лакей, и защитник системы ругательства – все захохотали.

– Смейтесь, смейтесь, а я вот скажу барину-то! – хрипел Захар.

– А тебе, – сказал он, обращаясь к дворнику, – надо бы унять этих разбойников, а не смеяться. Ты зачем приставлен здесь? – Порядок всякий исправлять. А ты что? Я вот скажу барину-то; постой, будет тебе!