Тяжелый, низкий свод, печаль камней…
И в церковь мы вошли.
А целых триста лет — кто плакал в ней,
Склоняясь до земли?..
Здесь тишина и грусть на склоне дня.
И в церковь мы вошли.
Пустой алтарь, как сердце без огня,
Пустой алтарь в пыли… [81] Виктор Гюго. «В старой церкви» («Песни сумерек»).
Должно быть, она там молилась; там поведала она богу, в которого верила всей душой, свое отчаяние, отчаяние одинокой женщины, у которой нет «ни веселого домашнего очага, ни ласковой семьи», а между тем «она в холодном и суровом мире никому не причинила зла»; там милый друг, утешая и успокаивая ее, сказал, что своей «задумчивостью строгой и кротостью души она достойна быть в обители святой». Благодаря искренности чувства, простоте тона, плавному развертыванию строф, тесному, словно природой данному, слиянию мысли и ритма эти стихи — одно из лучших творений Гюго. Но жалобы Жюльетты, которые она передала так гармонично, доказывали, что при всей их взаимной любви эта связь не дала ей счастья.
Ничто так не говорит в пользу Гюго, как нерушимая нежная любовь, которую дарила ему прелестная женщина Жюльетта Друэ.
Поль Клодель
И вот началась удивительная жизнь, какую вряд ли согласилась бы вести женщина, отнюдь не связанная монашескими обетами. Виктор Гюго обещал простить и забыть прошлое, но поставил для этого определенные и весьма суровые условия. Жюльетта, вчера еще принадлежавшая к числу парижских холеных красавиц, вся в кружевах и драгоценностях, теперь должна была жить только для него, выходить из дому куда-нибудь только с ним, отказаться от всякого кокетства, от всякой роскоши — словом, наложить на себя епитимью. Она приняла условие и выполняла его с мистическим восторгом грешницы, жаждавшей «возрождения в любви». Ее повелитель и возлюбленный выдавал ей каждый месяц небольшими суммами около восьмисот франков, и она все благоговейно записывала:
Дата — Франки Су
1-е. Деньги, заработанные моим обожаемым — 400
4-е. Деньги, заработанные моим Божеством — 53
6-е. Деньги на питание моего Тото — 50
10-е. Деньги, заработанные моим возлюбленным — 100
11-е. Деньги на питание моего дорогого — 55
12-е. Деньги, заработанные моим любимым — 50
14-е. Деньги из кошелька моего обожаемого — 6 4
24-е. Деньги из кошелька моего миленького Тото — 11
30-е. Деньги из кошелька моего миленького Тото — 3
Из этих денег она прежде всего обязана была погашать свои долги кредиторам, платить за квартиру и в пансион, где обучалась ее дочка. На жизнь ей оставалось мало. По большей части она не топила камин в своей комнате и, если там было очень холодно, оставалась в постели, мечтала или вела запись расходам, которую ее повелитель ежевечерне тщательно проверял. Жюльетта питалась молоком, сыром и яйцами. Каждый вечер — яблоко. Ни одного нового платья, она переделывала старые. Гюго твердил ей, что «туалет ничего не прибавляет к природной прелести хорошенькой женщины». Он спрашивал у нее разъяснений, почему куплена коробка зубного порошка, откуда взялся новый передник (который она сделала из старой шали). Можно считать чудом, что она принимала жизнь затворницы и рабыни не только весело, но с благодарностью: «Не знаю, отчего я так любила делать долги! Боже мой! Ведь это и гадко и унизительно! Как ты великодушен и благороден, мой драгоценный, что любишь меня, несмотря на мое прошлое…»
В свободные часы она переписывала рукописи своего возлюбленного или чинила его одежду. Это тоже было ей приятно. Тягостная сторона жизни была в том, что, поскольку ей не дозволялось где-нибудь бывать одной, она иногда по нескольку дней ждала его, глядя, как птица в клетке, на голубое небо. Когда Гюго бывал свободен, он провожал ее в Сен-Манде, где Клер Прадье училась в пансионе, или в Дом Инвалидов, где доживал свой век дядя Жюльетты, или ходил с ней по лавкам старинных вещей. Он любил маленькую Клер и писал ей: «Раз ты немножко думаешь, бедняжечка Клер, о своем старом друге Тото, я хочу с тобой поздороваться. Учись хорошенько, расти большая и умная, будь такой же благородной и хорошей, как твоя мама…» Если он долго не появлялся, для Жюльетты становилась пыткой эта жизнь в заточении, при которой она не имела права «даже воздухом подышать», то есть пройтись по бульвару, и она жаловалась: «Я по глупости своей позволила, чтобы со мной обращались, как с дворовым псом: похлебка, будка и цепь — вот моя участь! Но ведь есть собаки, которых хозяин водит с собой! На мою долю такого счастья не выпало! Цепь ноя так крепко приклепана, что вам и не вздумается снять ее…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу