Владимир Набоков - Ассистент режиссера

Но мне удалось заглянуть гадине в глаза. Существует старая поговорка: всего двое и есть — смерть да совесть. Замечательная человеческая особенность: можно не знать, что поступаешь хорошо, но нельзя не знать, что поступаешь плохо. Страшный преступник, чья жена была еще пострашнее его, однажды, во времена моего пребывания в церковном сане, признался мне, что больше всего его мучил внутренний стыд быть пристыженным еще большим стыдом, не позволявшим ему спросить у нее, не презирает ли она его в глубине души или втайне не задается ли тем же вопросом: не презирает ли он ее, тоже в глубине души. Вот почему мне более или менее известно выражение лиц Голубкова и его жены, когда они, наконец, остались наедине.

Однако ненадолго. Около десяти вечера генерал Л., секретарь РОВСа, узнал от генерала Р., что госпожа Федченко крайне обеспокоена непонятным отсутствием мужа. И тогда генерал Л. вспомнил, что перед обедом председатель сказал ему мимоходом (такова была манера старого джентльмена), что у него в городе, ранним вечером, есть одно дельце, и если он не вернется к восьми, пусть Л. прочтет записку, оставленную для него в среднем ящике стола. Генералы Л. и Р. помчались в штаб-квартиру, спохватились, бросились обратно за ключами, забытыми Л. дома, снова помчались в штаб и, наконец, достали записку. В ней говорилось: «Не могу избавиться от странного чувства, за которое, возможно, мне будет впоследствии стыдно. У меня назначена встреча на 17.30 в кафе на rue Descartes, 45. С перебежчиком с той стороны. Подозреваю ловушку. Все дело организовано генералом Голубковым, который доставит меня туда в своем авто».

Опустим, что сказал генерал Л. и что генерал Р. ответил, но, судя по всему, они были тугодумами и потеряли еще какое-то время на бестолковый телефонный разговор с удивленным хозяином кафе. Было около полуночи, когда Славска, кутаясь в цветастый халат и стараясь выглядеть заспанной, впустила их. Она не хотела беспокоить мужа, который, по ее словам, уже спал. В чем дело и что могло случиться с генералом Федченко? «Он исчез», — сказал простодушный генерал Л. Славска вскрикнула «Ах!» и хлопнулась в глубокий обморок поперек прихожей. Слишком театрально, чтобы утверждать, что эстрадные подмостки так уж много потеряли вместе с ней, вопреки мнению ее поклонников.

Тем не менее у наших генералов хватило ума ничего не сказать Голубкову о маленькой записке, так что на пути в штаб-квартиру у него сложилось впечатление, что с ним хотят обсудить, сразу ли звонить в полицию или сначала обратиться за советом к восьмидесятивосьмилетнему адмиралу Громобоеву, по непонятной причине слывшему Соломоном РОВСа.

— Что бы это значило? — сказал генерал Л., предъявляя Голубкову роковую записку. — Прочтите.

Голубков прочел и понял, что все потеряно. Мы не будем заглядывать в бездну его чувств. Он отдал записку, пожав худыми плечами.

— Если это написано председателем, — сказал он, — а почерк, кажется, не оставляет сомнений, тогда могу сказать только одно, что меня кто-то разыгрывает. Однако, я думаю, адмирал Громобоев может снять с меня подозрения. Предлагаю сейчас же отправиться к нему.

— Да, — сказал генерал Л., — идем к нему, хотя и поздновато.

Генерал Голубков накинул плащ и вышел первым. Генерал Р. помог найти генералу Л. шарф, который наполовину соскользнул с одного из тех стульев в прихожей, что обречены служить вещам, а не людям. Генерал Л. вздохнул и надел старую фетровую шляпу, использовав обе руки для этого несложного действия. Направился к двери.

— Одну минуту, генерал, — сказал Р., понизив голос. — Хочу вас спросить, как офицер офицера, вы абсолютно уверены… э-э… что генерал Голубков говорит правду?

— Это мы сейчас выясним, — ответил генерал Л., принадлежавший к тем людям, которые уверены, что всякая их фраза имеет смысл.

Они слегка задели друг друга в дверях локтями. Наконец, тот из них, что был чуть постарше, согласился с привилегией и вышел первым. Затем оба замерли на площадке, поскольку на лестнице никого не было. «Генерал!» — закричал Л., перегнувшись через перила. Переглянулись. Затем торопливо, неуклюже побежали вниз по безобразным ступеням. Оказались под мелким ночным дождем, посмотрели направо и налево, а потом — друг на друга.

Ее арестовали на следующее утро. Ни разу во время всего допроса она не поменяла позы сраженной горем невинности. Французская полиция продемонстрировала странное безразличие к подробностям дела и зацепкам, как будто считала исчезновение русских генералов любопытным национальным обычаем, восточным феноменом, чем-то вроде таинственного растворения, которое, возможно, и не должно случаться, но не может быть предотвращено. Однако складывалось впечатление, что Sûreté [3] Уголовная полиция (фр.). знала о фокусе исчезновения больше, чем дипломатическая осторожность позволяла допустимым признать. Французские газеты обсуждали инцидент в благодушной, насмешливой и несколько будничной манере. На первые страницы l'affaire Slavska [4] Дело Славски (фр.). не попало: русская эмиграция определенно находилась на периферии общественного внимания. По забавному совпадению как немецкие, так и советские информационные агентства лаконично утверждали, что два русских генерала сбежали с белогвардейской кассой.