Владимир Набоков: Знаки и символы

— Не могу заснуть! — воскликнул он.

— Почему? — спросила она. — Почему тебе не спится? Ты же так устал…

— Не могу заснуть, потому что я умираю, — сказал он и улегся на диван.

— Опять живот? Хочешь, я позвоню доктору Солову?

— Никаких докторов, не надо докторов! — застонал он. — К черту докторов. Мы должны забрать его как можно скорее. Иначе мы будем в ответе. Будем в ответе! — повторил он и резке сел, спустив ноги на пол, колотя себя по лбу стиснутым кулаком.

— Хорошо, — сказала она спокойно, — завтра утром мы возьмем его домой.

— Не выпить ли чаю? — сказал он и пошел в уборную.

С трудом нагнувшись, она подобрала несколько карт и фотографии, соскользнувшие с дивана на пол: валет червей, десятка пик, туз пик, Эльза и ее кошмарный ухажер.

Он вернулся повеселевший и громко объявил:

— Я все обдумал. Отдадим ему спальню. Каждый будет проводить часть ночи у него, а другую — на этом диване. По очереди. Два раза в неделю будем показывать его врачу. И все равно, что скажет прынц. Да он и не скажет ничего, потому что так еще дешевле.

Зазвонил телефон. Для телефонного звонка время было неподходящее. Левая тапочка свалилась у него с ноги, и он, стоя посреди комнаты, нашаривал ее носком и пяткой, открыв по-детски беззубый рот, уставясь на жену. Владея английским лучше, чем он, обычно она подходила к телефону.

— Могу я поговорить с Чарли? — сказал бесцветный девичий голос.

— Какой вы набираете номер? Нет, вы ошиблись номером.

Трубку повесили. Ее рука потянулась к гулко колотившемуся сердцу.

— Он меня напугал, — сказала она.

По его лицу скользнула улыбка в предвкушении того, что они заберут сына с наступлением дня. Ножи придется держать под замком. Даже в худшие времена он не представлял опасности для окружающих.

Опять зазвонил телефон. Тот же тихий, обеспокоенный голос спросил Чарли.

— У вас неправильный номер. Я объясню, в чем дело. Вы набираете букву О , а надо ноль.

Они уселись за импровизированное, праздничное, полуночное чаепитие. Подарок сыну стоял на столе. Он шумно отхлебывал чай; его лицо раскраснелось; он вращал стакан, как будто хотел тщательнее растворить в нем сахар. У него на виске, по соседству с большим родимым пятном, заметно вздувалась жилка, и серебряная щетина, хотя он и брился утром, проступала на подбородке. Пока она наливала ему еще один стакан чаю, он, надев очки, с удовольствием разглядывал яркие желтые, зеленые, красные баночки. Непослушными влажными губами он озвучивал их красноречивые ярлычки: абрикосовое, виноградное, шливовое, айфовое. Он добрался до китайских яблочек, когда опять зазвонил телефон.

1947