Василий Гроссман - Жизнь и судьба

В тот момент, когда Мадьяров кончал свою речь, вошла Марья Ивановна, неся горку чайной посуды.

Соколов вдруг ударил по столу кулаком, сказал:

– Хватит! Убедительно и настойчиво прошу прекратить подобные разговоры.

Марья Ивановна, полуоткрыв рот, смотрела на мужа. Посуда в руках у нее зазвенела, – видимо, руки у нее задрожали.

Штрум расхохотался:

– Вот и ликвидировал Петр Лаврентьевич свободу печати! Недолго она продержалась. Хорошо, что Марья Ивановна не слышала этой крамолы.

– Наша система, – раздраженно сказал Соколов, – показала свою силу. Буржуазные демократии провалились.

– Да уж, показала, – сказал Штрум, – но изжившая себя буржуазная демократия в Финляндии столкнулась в сороковом году с нашим централизмом, и мы попали в сильную конфузию. Я не поклонник буржуазной демократии, но факты есть факты. Да и при чем тут старик химик?

Штрум оглянулся и увидел пристальные и внимательные глаза Марьи Ивановны, слушавшей его.

– Тут дело не в Финляндии, а в финской зиме, – сказал Соколов.

– Э, брось, Петя, – проговорил Мадьяров.

– Скажем так, – проговорил Штрум, – во время войны Советское государство обнаружило и свои преимущества, и свои слабости.

– Какие же такие слабости? – спросил Соколов.

– Да вот хотя бы те, что многих, кто сейчас бы воевал, пересажали, – сказал Мадьяров. – Вон, видите, на Волге воюем.

– Но при чем же здесь система? – спросил Соколов.

– Как при чем? – сказал Штрум. – По-вашему, Петр Лаврентьевич, унтер-офицерская вдова сама себя расстреляла в тридцать седьмом году?

И он снова увидел внимательные глаза Марьи Ивановны. Он подумал, что в этом споре странно ведет себя: едва Мадьяров начинает критику государства, – Штрум спорит с ним; но когда Соколов набрасывается на Мадьярова, Штрум начинает критиковать Соколова.

Соколов любил иногда посмеяться над глупой статейкой либо безграмотной речью, но становился твердокаменным, едва разговор заходил о главной линии. А Мадьяров, наоборот, не скрывал своих настроений.

– Вы ищете объяснений нашего отступления в несовершенстве советской системы, – проговорил Соколов, – но удар, который немцы обрушили на нашу страну, был такой силы, что, выдержав его, государство как раз-то с исчерпывающей ясностью доказало свою мощь, а не слабость. Вы видите тень, которую отбрасывает гигант, и говорите: вот смотрите, какая тень. Но вы забываете о самом гиганте. Ведь наш централизм – это социальный двигатель гигантской энергетической мощи, способный совершить чудеса. И он уже совершил их. И он их совершит в будущем.

– Если вы государству не нужны, оно вас иссушит, затаскает со всеми вашими идеями, планами и сочинениями, – проговорил Каримов, – но если ваша идея совпадает с интересом государства, летать вам на ковре-самолете!

– Вот-вот, – сказал Артелев, – я месяц был прикомандирован к одному оборонному объекту особой важности. Сталин сам следил за пуском цехов, звонил по телефону директору. Оборудование! Сырье, детали, запасные части – все по щучьему велению! А условия! Ванна, сливки по утрам на дом привозили. В жизни я так не жил. Рабочее снабжение исключительное! А главное, никакого бюрократизма. Все без писанины совершалось.

– Вернее, государство-бюрократизм, как великан из сказки, там служит людям, – сказал Каримов.

– Если на оборонных объектах государственной важности достигли такого совершенства, то принципиально ясно: можно внедрить такую систему во всей промышленности, – сказал Соколов.

– Сетельмент! – сказал Мадьяров. – Это два совершенно разных принципа, а не один принцип. Сталин строит то, что нужно государству, а не человеку. Тяжелая промышленность нужна государству, а не народу. Беломоро-Балтийский канал бесполезен людям. На одном полюсе – потребности государства, на другом – потребности человека. Их никогда не примиришь.

– Вот-вот, а шаг в сторону от этого сетельмента – и пошла петрушка, – сказал Артелев. – Если моя продукция нужна соседям казанцам, я по плану должен отвезти ее в Читу, а потом уж из Читы ее обратно в Казань доставят. Мне нужны монтажники, а у меня не исчерпан кредит на детские ясли, провожу монтажников как нянек в детские ясли. Централизация задушила! Изобретатель предложил директору выпускать полторы тысячи деталей вместо двухсот, директор его погнал в шею: план-то он выполняет в весовом выражении, так спокойней. И если у него остановится вся работа, а недостающий материал можно купить на базаре за тридцатку, он лучше потерпит убыток в два миллиона, но не рискнет купить материал на тридцатку.