Эдгар По - Письма с воздушного корабля Жаворонок

Уверяю вас, мой друг, что я излагаю все это, основываясь на самых надежных авторитетах, и вы легко можете себе представить, насколько подобные нелепые понятия должны были задерживать развитие всякого истинного знания, идущего вперед, почти безо всяких исключений, интуитивно скачками. По старинным взглядам, наследование должно было двигаться ползком, и в продолжение сотен лет влияние Гогга было так велико, что всякой мысли в настоящем значении слова был положен конец. Никто не осмеливался высказать истины, которой был обязан исключительно собственному духу. Все равно, если истина была очевидной: тупоголовые ученые того времени смотрели только на путь, которым она была добыта. Они даже не хотели взглянуть на цель. "Покажите нам средство, — провозглашали они, — средство!" Если, оказывалось, что средство не подходило ни под категорию Ариеса (то есть Барана) ни под категорию Гогга, ну, тогда ученые не шли дальше, а прямо называли "теоретика" глупцом и не обращали дальнейшего внимания ни на него самого, ни на его истину.

Однако нельзя утверждать, чтобы пресмыкающаяся система помогла нам за долгие ряды лет добраться большого числа истин, потому что подавление воображения было злом, которое не могло уравновесить в древних методах исследования никакая, хотя бы доведенная до высшей степени, точность. Ошибка этих гурманцев, ранцузов, ингличей и аммрикканцов [3] Через 1000 лет самые имена господствующих наций нашего времени будут забыты. (Прим. перев.) (последние, кстати, говорят, наши прямые предки) — совершенно та же самая, какую сделает человек, воображающий, что может тем лучше рассмотреть предмет, чем ближе поднесешь его к глазам. Эти народы ослепляли себя подробностями. Применяя гогговский метод, они получали "факты", далеко не всегда бывшие фактами; конечно, маловажное обстоятельство, если бы не предвзятая мысль, что это факты и должны быть ими, потому что кажутся таковыми. При применении же метода Барана их путь был ни прямее бараньего рога, потому что у них не существовало ни одной аксиомы, которая была бы в действительности аксиомой, только крайнее ослепление мешало им заметить это, потому что даже в их время многие давно установленные аксиомы уже отвергались. Например: Ex nihilo nihil fit; тело не может действовать там, где его нет; не может существовать антиподов; тьма не может рождаться от света, — все эти и множество других положений, прежде считавшихся непреложными аксиомами, были признаны уже в то время, про которое я говорю, не выдерживающими критики. До чего же нелепа со стороны этих людей была упорная вера в аксиомы, как непоколебимые основы истины. Даже словами самых глубоких умов того времени легко доказать неосновательность и призрачность их пресловутых аксиом вообще. Кто сильнейший из их мыслителей? Что-то не помню! Схожу, спрошу Пундита и сейчас вернусь…

А, нашла! Вот книга, написанная около тысячи лет тому назад и недавно переведенная с ингличского языка, замечу мимоходом, по-видимому, послужившего основанием амрикканскому. Пундит говорит что это, положительно, лучшее сочинение по логике. Автор, пользовавшийся большой известностью в свое время, был некто Мимлер, или Милль. Заглянем же в его трактаты.

Ага! "Представимость или непредставимость, — говорит совершенно справедливо Милль, — ни в каком случае не может приниматься за критерии непреложной истины".

Кому из здравомыслящих наших современников могло бы прийти в голову оспаривать этот труизм. Единственное, чему мы изумляемся, это — как мог м-р Милль счесть за нужное указывать на нечто столь очевидное само по себе.

Отлично. Перевернем еще страницу. Что тут? "Из двух противоречий оба не могут быть истиной, то есть не могут существовать в действительности совместно". Этим Милль хочет сказать, что дерево, например, должно быть деревом или не деревом; что одновременно оно никак не может быть деревом и не деревом. Очень хорошо! Но я спрошу его: "Почему?" Он отвечает только одно и никогда не идет дальше: "Потому что невозможно представить себе, чтобы два взаимно исключающие положения были оба истинными". Но это вовсе на ответ, как он сам показывает. Потому что разве он сам не высказал только что перед тем труизма: "представимость или непредставимость ни в каком случае не могут служить критерием непреложной истины".

Но меня в этих древних возмущает не столько их логика — по их собственному признанию, совершенно беспочвенная, несостоятельная и фантастичная — сколько их высокомерное и тупое отрицание всяких других путей для отыскания истины, всех других средств к ее достижению, кроме двух исконных тропинок — одна, по которой пробираются ползком, другая, где каждый шаг приходится карабкаться. И по этим двум тропинкам они заставляют двигаться душу, одаренную стремлением свободно парить!