Франсуаза Саган - Поводок

«Поклянись мне, что ты никогда не оставишь меня одного». Закройте кавычки, закройте статью. Герольды трубят и бьют в барабан. Я отбросил журнал.

Наконец я понял, с чего это вдруг такой всплеск моей популярности. Я претендовал на приз в Голливуде за лучшую музыку к фильму. Но вот всего остального я не мог понять, почему Лоранс выставила нашу жизнь в виде сумбурной, хаотичной, гротескной, пошлой мыльной оперы. Это тошнотворно. Даже не просто тошнотворно – это гадко, омерзительно. Я понял, почему от меня прятали глаза и эта парочка простаков, и хозяин кафе, и даже Кориолан, мой лучший друг.

– Что я могу сделать? – спросил я.

– Ничего, – ответил Кориолан. – Ты же не станешь писать в «Ля Смэн» (другой еженедельник, конкурент первого), что все это не правда, и давать свою версию, а? Тем более что она тут такого наворотила. Как ты ее опровергнешь? Она же манипулирует фактами...

– Кое-что исказила, кое-что недоговорила, – заметил я. – В сущности, и отрицать ничего нельзя, да и не хочу я...

Рассеянно я скрестил руки; мне теперь казалось, что и руки-то не мои, а того бедного молодого мужа, который... ну и так далее. Мне стало стыдно. Впервые в жизни мне действительно стало стыдно, щеки горели, я не осмеливался посмотреть ни на хозяина, ни на его клиентов. Вот гадина, даже этого она меня лишила. Теперь я и на бегах не осмелюсь показаться.

– А ты представляешь, каким подлецом будешь выглядеть, если теперь уйдешь от нее? Люди в такое верят. – Кориолан ногтем подтолкнул журнал ко мне. – Нет ни слова против тебя. Самое худшее, что она могла рассказать, звучит у нее так мило, что с ее стороны это выглядит вполне понятной слабостью, а с твоей – просто ужасно. Нет, нет. – И мой обескураженный советчик покачал головой.

Я поймал себя на том, что насвистываю и постукиваю по столу пальцами, как будто должен сделать что-то срочное – но что? А, понял теперь: собрать вещи. Я встал.

– Ты куда? – спросил Кориолан.

Я чувствовал, как мне в затылок смотрят все четверо. Что может сделать в таких случаях молодой муж с лихорадочным взглядом? Я наклонился к Кориолану и прошептал:

– Куда? Собирать вещи, старина.

И, не дожидаясь ответа, вышел. Быстрым шагом направился к своему дому, ее дому, в квартиру, где мы так долго соседствовали, после того как поженились.

Наши недостатки проступают гораздо быстрее и отчетливее достоинств: скупой уже понял, как сэкономить, пока щедрый раздумывает, кого бы облагодетельствовать; честолюбец успеет похвалиться, прежде чем храбрец соберется с духом; задира уже затеял драку, а миротворец еще в нее не вмешался. Приблизительно то же творится и во внутреннем мире. Лень заставила меня принять образ жизни, навязанный мне Лоранс, гораздо раньше, чем мое честолюбие толкнуло меня на поиски какой-нибудь работы, так что я уже был прикован словно к чугунному ядру непреодолимой ленью, но она, все равно боясь меня потерять, вскоре к другой ноге навесила еще одно ядро – респектабельность. И теперь если я брошу жену, то, без сомнения, в глазах целого света буду выглядеть как последний негодяй; то же мне сказал и Кориолан. Но Лоранс забыла, в чем самое главное наше различие. Она была воспитана в уважении к тому, что о ней подумают, я же из уроков моих полуанархических родителей вынес лишь то, что меня самого устраивало, а в том числе изрядное презрение к мнению общества. Да и сама легкость, с которой я бросился в этот брак, последствия которой невозможно было не предвидеть, должна была дать понять Лоранс совершенно ясно, как минимум предупредить, что мой задор и любовь к вызову помогут мне с восторгом встретить гнев четырехсот тысяч сентиментальных читателей. Мои любовь к вызову и задор оказались сильнее всех пут – привычки, благодарности, заинтересованности, даже лени. А эта идеальная супруга считала, что я уже по рукам и ногам связан благодаря ее писанине? Какое глубокое заблуждение!

Я вернулся домой и начал собираться. Хотя я и чувствовал себя рассеянным, но на душе у меня было легко. Ничего особенно умного или прекрасного в своем вызове обществу я не видел, но по крайней мере чувство, которому я поддался, казалось непреодолимым. Не успеешь раскинуть мозгами, как чувства уже втянут тебя бог знает во что – ну и чего, собственно, еще ожидать от них? Я укладывал вещи в чемодан и засомневался, брать ли ядовито-зеленый костюм, первый, который мне Лоранс купила и которого я когда-то так стыдился. Но и его уложил вместе с остальными. Не тот момент, чтобы нос воротить. Протестовать надо было сразу, еще в примерочной кабинке, правда, тогда я не мог себе позволить отказаться от теплого костюма, мне бы это даже и в голову не пришло. А теперь слишком поздно – хороший вкус не позволяет: лучше уж никогда, чем слишком поздно.