Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Девы скал. Огонь

— Ты хочешь, чтобы я тебя отвела к ней? Ты хочешь, чтобы я позвала ее к тебе? — вскричала несчастная, устремив на него горящие глаза, схватив его за руки с конвульсивной силой и впиваясь в него ногтями. — Она ждет тебя! Зачем остаешься ты здесь? Иди! Беги! Она ждет тебя!

Фоскарина вскочила, заставила подняться и Стелио, пытаясь толкнуть его к дверям. Она была неузнаваема. Ярость делала ее жестокой и опасной. Невероятная сила явилась в ее руках, энергией стихии дышали все ее члены.

— Кто ждет меня? Что ты говоришь? Что с тобой? Приди в себя, Фоскарина!

Он путался в словах, называл ее имя, дрожа от ужаса, потому что ему почудился в ее лице призрак безумия. Но она, вне себя, не слушала его.

— Фоскарина!

Он позвал ее, собрав все свои силы, дрожа от напряжения, как будто своим криком хотел удержать рассудок, готовый ее покинуть.

Она вздрогнула, вытянула вперед руки и обвела вокруг затуманенным взором, словно просыпаясь и не помня того, что случилось. Она задыхалась.

— Иди, сядь сюда!

Стелио подвел ее к дивану и заботливо усадил на подушки. Его тихая нежность смягчала ее. Казалось, она приходила в себя после обморока и ничего не понимала. Жалоба сорвалась с ее уст.

— Как мне больно!

Она потрогала свои затекшие руки, щеки, причинявшие ей боль около челюстей. И начала дрожать от холода.

— Ляг, положи сюда свою голову.

Он заставил ее лечь, поправил подушки, тихо, осторожно склоняясь к ней, как к любимому больному существу, отдавая ей все свое сердце — оно билось, билось это сердце, еще не оправившись от испуга.

— Да… да… — отозвалась она голосом, похожим на вздох, точно стараясь продолжить его заботливую ласку.

— Тебе холодно?

— Да.

— Хочешь, я закрою тебя?

— Да.

Он принялся искать одеяло, нашел на столе старинный бархат и закрыл ее им.

— Тебе удобно так?

Она сделала утвердительный знак смыкающимися глазами.

Тогда Стелио поднял упавшие, немного поблекшие и еще теплые фиалки и положил букетик на подушку около ее лица.

Она сделала еще более легкое движение ресницами. Он поцеловал ее в лоб, потом отошел, чтобы разжечь огонь, подкинул дров, раздул сильное пламя.

— Теплее ли тебе? Согреваешься ли ты? — спросил он тихо.

Потом он приблизился к ней, нагнулся над измученной женщиной и прислушался к ее дыханию — она заснула. Складки на ее лице разглаживались, углы губ принимали мягкие очертания в умиротворении сна. Спокойствие, подобное спокойствию смерти, разливалось по ее бледным чертам.

— Спи! Спи! — Его так переполняла жалость и любовь, что он хотел бы перелить в этот сон бесконечную силу утешения и забвения. — Спи! Спи…

Он остался около ее ног, на ковре, в течение нескольких минут прислушиваясь к ее дыханию. Эти губы произнесли: «Я могу сделать то, чего не может сделать любовь! Хочешь я призову ее к тебе?» Он не рассуждал, не выводил заключений, мысли его блуждали. Еще раз Стелио чувствовал руку слепой и непобедимой судьбы, вьющейся над его головой, над этим сном, но он сознавал в себе твердое желание жить. «Лук носит имя Bios, и назначение его — смерть».

Среди молчания заговорили огонь и вода. Голоса стихий, женщина, заснувшая в отчаянии, непреложность судьбы, безграничность будущего, воспоминание о предчувствиях — все это создавало в его представлении музыку, и отлетевшее было вдохновение снова вернулось и осенило его, он услышал мелодии, услышал слова действующих лиц драмы: «Она одна утоляет нашу жажду, и вся наша жажда стремится к ее свежести. Если бы ее не существовало — никто не мог бы жить, мы все умерли бы от жажды». Он увидел долину, прорезанную пересохшим и побелевшим руслом древней реки, усеянную кострами, горевшими среди необыкновенной тишины прекрасного вечера, он увидел погребальный блеск золота — могилу, полную трупов, покрытых золотом, увенчанное золотой короной тело Кассандры между приготовленных погребальных урн. И чей-то голос произнес: «Как нежен этот пепел, он протекает сквозь пальцы подобно морскому песку…» Голос продолжал: «Это тень, скользящая по всему окружающему, и влажная губка, стирающая все следы…» И наступала ночь, загорались звезды, благоухали мирты, девственница открывала книгу и читала гекзаметры… И чей-то голос говорил: «О статуя Ниобеи! Прежде чем умереть, Антигона увидела каменную статую, откуда брызнул вечный поток слез». Преграда времен рушилась, даль веков рассеивалась. Древняя трагическая душа воплощалась в новой душе. Словами и музыкой поэт создавал единство идеала жизни.