Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Девы скал. Огонь

И вот резкий и непредвиденный удар судьбы бросил ее к нему, как ненасытную любовницу с трепещущим телом. Она слилась с ним всем, что было самого пламенного в ее крови. На своем изголовье видела она его лежащим в изнеможении, после ласк любви узнала она внезапное пробуждение от смертельного ужаса, невозможность сомкнуть усталые веки из боязни, чтобы он не взглянул на нее спящую беспристрастным взором.

— Ничто не существует возле тебя, — сказал Стелио, сжимая ее руку и отыскивая под перчаткой обнаженную кисть, чтобы чувствовать биение этой преданной жизни, этого верного сердца в пустынном месте, где они проходили, среди обволакивающего их мертвенного тумана, который заглушал их шаги. — Ничто не сравнится с уверенностью в твоей близости. Ты моя навсегда, до самой смерти!

— Ах, ты, наконец, осознал, ты поверил, что это навеки?! — воскликнула она в порыве восторга, торжествуя победу своей любви. — Да, навеки, Стелио, что бы ни случилось, куда бы ни привела тебя твоя судьба, каких бы жертв ни потребовал ты от меня вблизи или вдали от тебя.

В туманном воздухе раздался смутный однообразный шум, она его узнала — это чирикали воробьи в саду графини де Гланегг на умирающих деревьях. Слова замерли на ее губах. Она сделала инстинктивное движение назад, стараясь увлечь его за собой.

— Что с тобой? Куда мы идем? — спросил он изумленно.

Она остановилась и улыбнулась слабой, загадочной улыбкой, той улыбкой, за которой она скрывала свои страдания: «Вместе с временем!»

— Я хотела бежать, — сказала она, — но это невозможно!

Она стояла, подобная бледному пламени.

— Я забыла, Стелио, что обещала привести вас к заколоченному дому.

Она стояла в дымке серого дня, бессильная, потерянная, как среди пустыни.

— Мне показалось, что наш путь иной. Но мы пришли. Вместе с временем!

Теперь она предстала перед ним такой, какой была в ту незабвенную ночь, когда молила: «Не причиняйте мне зла!» Она стояла, облеченная в тайну своей чуткой души, души, которую так легко было убить, уничтожить, растоптать, не пролив даже крови.

— Уйдем! — произнес он, пытаясь ее увести. — Уйдем отсюда!

— Невозможно!

— Пойдем к тебе, зажжем огонь в камине, первый октябрьский огонь. Позволь, Фоскарина, провести с тобой вечер. Пойдет дождь, так было бы отрадно сидеть в твоей комнате, разговаривать, молчать рука с рукой. Пойдем.

Он хотел бы взять ее на руки, убаюкать, утешить, услыхать ее рыдания, упиться ее слезами. Ласка его собственных слов увеличивала его нежность. И в эту минуту он более всего любил в ней легкие морщинки, лучившиеся от углов глаз к вискам, маленькие синеватые жилки, делавшие ее веки похожими на фиалки, тонкий абрис щек и несколько заострившийся подбородок, и все, до чего, казалось, коснулось дыхание осени, всю тень, скользнувшую по этому страстному лицу.

— Фоскарина!.. Фоскарина!

Когда он называл ее полным именем, его сердце билось сильнее, словно нечто глубоко человечное проникало в его любовь, словно вдруг возвращался из прошлого любимый образ, образ его мечтаний, и бесчисленные нити навсегда связывали его грезу с неумолимой жизнью.

— Пойдем отсюда!

Она улыбалась через силу:

— Зачем? Дом совсем близко. Пройдем через Калле-Гамбара. Разве вы не хотите знать историю графини де Гланегг? Смотрите — точно монастырь.

Улица была пустынна, как уединенная тропинка; сероватая, мокрая, усеянная облетевшими листьями. Восточный ветер сгущал в воздухе плотный сырой туман, заглушавший все звуки. Минутами смутное и монотонное чириканье походило на скрип дерева или лязг железа.

— За этими стенами безутешная душа переживает красоту тела, — сказала Фоскарина тихо. — Смотрите! Окна закрыты, ставни заколочены, двери на засовах. Только одна из них открывается для слуг, доставляющих через нее пищу схороненной — как в египетских могилах. Слуги питают тело, оставленное жизнью.

Деревья, возвышаясь над зданием-монастырем, казалось сливались с воздухом своими почти обнаженными верхушками. И воробьи, более многочисленные, чем листья на ветках, чирикали, чирикали без перерыва.

— Угадайте ее имя, оно прекрасное и редкое, как будто вы сами его выбрали.

— Я не знаю…

— Радиана. Она зовется Радиана-пленница.

— Но кто же держит ее в плену?

— Время, Стелио. Время стоит у дверей с косой и часами, как на старых гравюрах.

— Аллегория?

Мимо них, насвистывая, проходил мальчишка. При виде этих двух людей, смотревших на закрытые двери, он остановился и стал смотреть туда же своими большими любопытными глазами. Тогда они замолчали. Чириканью воробьев не удавалось победить мертвящей тишины стен, деревьев и неба, и этот однообразный звук отдавался в ушах как шум морских раковин, сквозь него чувствовалось уныние окружающего, и слышались какие-то отдаленные голоса. Хриплый рев сирен прорезал туманную даль, разошелся в воздухе и замер нежным звуком флейты. Мальчишка устал глазеть; ничего не было видно, окна не открывались — все оставалось неподвижным. Тогда он повернулся и убежал. Слышно было, как хрустели сухие листья под его босыми ногами.