Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы

— Я как-то недосчиталась двух скатертей.

— И я — одной.

— А я — рубахи.

— А я — трех пар кальсон.

— А я — двух наволочек.

— А у меня исчезла новая нижняя юбка.

— А у меня вечно чего-нибудь не хватало.

— И у меня.

— И у меня.

— Я не прогнала ее: в самом деле, кого я возьму вместо нее? Сильвестру?

— Ах! Ах!

— Анджелантонию? Бибашетту?

— Одна хуже другой!

— Приходится терпеть.

— Но ложка — это…

— Это уж слишком!

— Вы не спускайте ей, донна Кристи, не спускайте этого!

— Кто спускает, а кто — нет, — многозначительно произнесла Мария Бизаччиа; хотя у нее было спокойное и добродушное лицо, но она не упускала удобного случая выставить в дурном свете других слуг дома.

— Мы-то уж подумаем, донна Изаббэ, мы подумаем!

Так болтали без конца кумушки у окон. И обвинение, переходя из уст в уста, распространялось по всей местности.

На следующий день рано утром, когда Кандия Мерканда перетирала щелоком белье, на пороге прачечной появился полицейский Биаджо Пеше, прозванный Капральчиком.

— Тебя сейчас же требует в управу господин голова, — заявил он прачке.

— Что ты говоришь? — спросила Кандия, нахмурив брови, но не переставая стирать.

— Тебя сейчас же требует в управу господин голова.

— Меня требует? Для чего? — продолжала спрашивать Кандия немного грубым тоном, не зная, чему приписать это неожиданное требование, и упираясь, как упрямое животное, пугаясь своей тени.

— Не могу знать для чего, — ответил Капральчик. — Я получил приказание.

— Какое приказание?

Женщина из природного упрямства не переставала задавать ему вопросы. Она не могла понять, в чем дело.

— Меня требует голова? Для чего? Что я сделала? Не хочу идти. Я ничего не сделала.

— А, так ты не хочешь идти? Берегись же! — сказал Капральчик, потеряв терпение.

Он ушел, придерживая рукой эфес старой шпаги и бормоча угрозы.

В это время соседи, слышавшие этот разговор, вышли из своих квартир и стали смотреть на Кандию, которая продолжала стирать белье. Так как они знали о пропаже серебряной ложки, то начали пересмеиваться и перебрасываться двусмысленными шутками, которых Кандия не понимала. Их усмешки и намеки вселили беспокойство в душу женщины, ее тревога усилилась, когда снова появился Капральчик в сопровождении другого полицейского.

— Марш! — решительно сказал Капральчик.

Кандия молча вытерла руки и пошла. Прохожие останавливались на площади. Роза Панара, недолюбливавшая Кандию, крикнула с порога лавки:

— На расправу! — И засмеялась жестоким смехом.

Испуганная прачка, не подозревавшая причины этого преследования, не знала, что ответить на него.

Перед управой толпилась кучка зевак, которые хотели видеть, как ведут Кандию. Бедная женщина, едва сдерживая приступ гнева, быстро поднялась по лестнице и в смущении предстала перед головой.

— Чего вам нужно от меня? — спросила она.

Дон Силла, миролюбивый человек, был удивлен гневным голосом прачки и с недоумением взглянул на двух верных охранителей достоинства городской управы. Затем, взяв щепотку табаку из роговой табакерки, сказал:

— Садитесь, дочь моя.

Кандия продолжала стоять. Ее кривой нос вздулся от гнева, а сморщенные щеки дрожали.

— Скажите же, дон Си.

— Вы приносили вчера белье донне Кристине Ламоника?

— Да, но что же? Что такое? Недостает чего-нибудь? Все в целости, каждая вещь… Все есть. Что ж такое?

— Погодите минутку, дочь моя! В комнате было серебро…

Кандия, догадавшись, в чем дело, нахохлилась, как рассвирепевший сокол, который собирается броситься на добычу. Ее тонкие губы дрожали.

— В комнате было серебро, и донна Кристина недосчитывается одной ложки… Понимаете, дочь моя? Не захватили ли вы ее… по ошибке?

Кандия подпрыгнула, как саранча, услышав незаслуженное обвинение. Она и в самом деле ничего не брала.

— Как, я? Как, я? Кто говорит это? Кто это видел? Вы удивляете меня, дон Си! Вы удивляете меня! Я воровка? Я? Я?

Ее негодованию не было границ. Ее тем более задевало это несправедливое обвинение, что она чувствовала себя способной на поступок, который ставился ей в вину.

— Так, значит, вы не брали? — прервал ее дон Силла, усаживаясь в свое судейское кресло и благоразумно отодвигаясь в глубь комнаты.

— Удивляюсь вам! — снова затараторила женщина, размахивая, словно палками, длинными руками.

— Ну, идите. Там будет видно.

Кандия вышла не поклонившись и стукнулась о косяк двери. Она была вне себя и даже позеленела вся. Выйдя на улицу и увидев собравшуюся толпу, она поняла, что общественное мнение против нее, что никто не поверит в ее невинность. И все-таки она стала кричать о своей невинности. Толпу это забавляло, и все начали смеяться над ней. Рассвирепев от гнева, она в полном отчаянии вернулась домой и на пороге разразилась рыданиями.