Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы

Набравшись духу, я добавил еле слышно:

— И какое оно было?

Он погрузился в ночь, закрыв ладонями глаза, и не ответил.

Пляж с отливом сделался огромным; в мелководье, бездыханном и недвижном, отражалось замершее небо. Проливы, косы, отмели и дюны, мысы, пятна невысоких зарослей — все внутренние линии равнялись на океанский горизонт, выдерживая ритм возвышенного совершенства, дозволенного людям только в первый их посмертный час.

Западная красота простерлась в обнажившей ее тишине.

Когда донна Легация вошла в комнату и с видом бесконечной грусти внесла на своих прелестных полных руках больное животное, ее с волнением окружили дочери-подростки и стали громко и жалобно причитать. Женские голоса заглушались шумом людной улицы, врывавшимся в комнату через открытые окна, к жалобным стонам девочек примешивались выкрикивания какого-то уличного лекаришки, который во всю глотку восхвалял у самого окна свои целебные зелья и чудодейственные порошки.

Легкая дрожь пробежала по телу собаки, которая до сих пор спокойно лежала на руках госпожи. Она содрогалась вся до кончика хвоста и пыталась приподнять веки, чтобы взглянуть большими, полными благодарности глазами на своих друзей, ласково проводивших руками по ее спине. Она с трудом поворачивала голову, точно сухожилия ее шеи утратили свою гибкость, из полуоткрытой пасти, между двумя большими острыми клыками, свешивался край языка, похожий на красный лист с синеватыми жилками. Нижняя челюсть, в том месте, где сквозь редкую шерсть просвечивала розоватая кожа, была слегка смочена слюной. Легкие работали с трудом, издавая временами хрип, ноздри, края которых с каждой минутой становились все суше и тверже, были похожи на два шершавых трюфеля.

— О Санчо, бедный Санчо! Что случилось с тобой? Что такое, бедная моя деточка? Бедный мой старичок!..

Все тише и нежней становились причитания мягкосердных девочек, под конец они сменились бессвязным лепетом слов, жалобных восклицаний и нежностей. Всем хотелось погладить Санчо по голове, взять его за лапку, пощупать кончик его носа. Донна Летиция с материнской заботливостью держала на руках дорогую ношу, ее толстые и белые пальцы с припухшими, как от болезни, суставами, нежно поглаживали грудь и густо обросшую шерстью спину Санчо.

Сквозь светло-зеленые парусиновые занавеси в комнату проникал солнечный свет. Пахло свежестью моря. Восемь раскрашенных гравюр в черных рамах украшали стены, обои которых пестрели желтыми узорами. На старинном комоде стиля XVIII столетия, с розовой мраморной доской и медной обивкой, между двумя маленькими зеркальцами, стоящими на серебряных ножках, красовался в стеклянном кувшине великолепный букет восковых цветов. На камине блестела пара позолоченных канделябров с непочатыми восковыми свечами. Музыкальный ящик из папье-маше с фигуркой обезьяны в мавританском костюме безмолвно смотрел со столика соррентской работы, украшенного мозаичными узорами. Множество стульев, на спинках которых были изображены сцены из пастушеской жизни. Софа стиля Empire и два кресла стиля Moderne дополняли впечатление необычайного смешения вкусов обитателей этого дома.

Когда больную собаку уложили в одно из кресел, в комнате на некоторое время водворилась тишина. Санчо, вероятно, почувствовав боль, вздрогнул, стал ворочаться, чтобы принять удобное положение, и положил голову на ручку кресла, но его задние лапы подогнулись, и он снова лег, закрыв глаза и тяжело дыша, точно его внезапно охватило сонное состояние. Толстая кожа несколькими складками свисала с его широкой груди. Углы верхней губы опустились на челюсти, и болезнь придала бедному животному жалкий и вместе с тем потешный вид, какой бывает у карликов, задыхающихся от тучности.

Безмолвно обступили девочки своего занемогшего любимца, их охватила глубокая жалость и предчувствие неизбежного несчастья. В течение многих лет Санчо был их любимым товарищем, предметом их нежных забот, безопасным доверенным их помыслов и молчаливым свидетелем их детских печалей. Санчо родился и вырос в их доме. Это был толстый дворняга неизвестного происхождения, неуклюжий, ленивый и прожорливый, как все подобные животные. Но с течением времени в его круглых глазах появилось почти человеческое выражение преданности. Он оживленно вилял обрубком хвоста в часы досуга, умел бегать на трех лапах и с забавными ужимками сворачиваться клубком. Весело было смотреть, как он с резвостью морской свинки прыгал по молодой весенней травке.