Жорж Санд: Чертово болото

— Вот это меня и беспокоит, — сказал Жермен, — А что, коли малышей она будет ненавидеть, мучить, бить?

— Не дай-то бог! — ответил старик. — Только женщин добрых в наших местах все-таки больше, чем злыдней, и надо быть дураком, чтобы не найти себе подходящей жены.

— Что верно, то верно, отец: есть у нас на селе хорошие девушки. Есть Луиза, Сильвена, Клоди, Маргарита… Словом, возьму ту, какую вы захотите.

— Тише, тише, мой мальчик, все эти девушки либо очень молоды, либо очень бедны… либо настоящие красотки; об этом тоже надо подумать, сынок. А уж раз красотка, то не быть ей хорошей женой.

— Так, выходит, вы хотите женить меня на дурнушке? — спросил Жермен, начавший уже тревожиться.

— Нет, как же можно на дурнушке, у вас же еще будут дети, а нет ничего хуже, когда дети хилые, неказистые да хворые. Ну, а вот женщина в соку, здоровая, не то чтобы красавица, но и не урод, — это как раз то, что тебе нужно.

— Вижу, чтобы найти в точности такую, какую вам хочется, надо будет ее нарочно сотворить на свет: тем более что на бедную вы не согласны, а богатую вряд ли захотят отдать за вдовца.

— А ежели сама она вдова, Жермен? Бездетная вдова, да еще с достатком?

— Ну, в нашем приходе я такой пока что не знаю.

— Я тоже не знаю; не в нашем, так в другом.

— У вас кто-то есть на примете, отец, скажите скорее кто!

— Да, есть тут у меня одна на примете, — ответил дед Морис, — дядюшки Леонара дочь, Герена вдова; живет она в Фурше.

— Не знаю я ни вдовы такой, ни деревни, — ответил Жермен покорно, но помрачнев.

— Зовут ее Катрин, как и твою покойную жену.

— Катрин? Да, мне приятно будет произносить это имя: Катрин! И вместе с тем, коли я не смогу полюбить ее так, как мою Катрин, мне от этого имени будет еще горше, я еще чаще буду вспоминать ту.

— Говорю тебе, ты ее полюбишь, человек она хороший, сердце у нее доброе; давненько уж я ее не видал, а была недурна собой; теперь-то она не такая уж и молоденькая, ей тридцать два. Семья крепкая, все они люди славные, да и земли у нее тысяч на восемь, а то и на десять, и она ее продать не прочь, чтобы на эти деньги купить другую там, куда ее возьмут, — она-то ведь тоже располагает второй раз замуж выйти, и я уверен, придись ты сам ей по душе, положение твое ей подойдет.

— Выходит, вы все это уже уладили?

— Да, все, не хватает только вашего согласия, твоего и ее. Вот познакомишься с ней, так сами все и решите. Отец ее мне дальней родней приходится, и мы с ним в дружбе. Ты же ведь его знаешь, дядюшку Леонара-то?

— Да, видал я, как вы с ним на ярмарках разговаривали, а последний раз вы ведь и завтракали с ним вместе; так, выходит, вот о чем вы столько с ним толковали?

— А что ты думаешь; он видел, как ты быков продаешь, и нашел, что у тебя все здорово получается, что ты ладно скроен, что парень ты разбитной и смышленый; а когда я рассказал ему, кто ты такой и какого ты был поведения все восемь лет, что ты у нас живешь и вместе с нами работаешь: ни разу не осерчал и слова обидного не сказал, — ему и пришло в голову женить тебя на своей дочери, что, правду говоря, и мне по душе. Худого о ней никто не скажет, семья это честная, и дела у них идут хорошо.

— Вижу, отец, что дела их для вас главное.

— А как же, так оно и есть. А для тебя это не важно, что ли?

— Важно, коли хотите, пусть уж будет по-вашему, только вы знаете, не пекусь я о том, сколько прибыли досталось или не досталось на мою долю. Мало я смыслю в наших дележах, да и голова у меня совсем не так устроена. Мое дело земля, быки, лошади, упряжки, посевы, молотьба, корма. А вот что до баранов, виноградников, сада, разных мелких доходов и тепличных культур, то вы знаете, что этим занимается ваш сын, и я не очень во все это вхожу. Что же до денег, то у меня на них короткая память, по мне, так лучше все уступить, нежели затевать спор, что твое, что мое. Я стал бы бояться, как бы не ошибиться и не начать требовать то, что мне не положено, и надо, чтобы все в делах было просто и ясно, а то мне никогда с ними не совладать.

— Вот это-то и худо, сынок, вот почему и хочу я, чтобы у тебя была жена с головой; умру я, она и меня заменит. Ты никогда не хотел разобраться в наших счетах, а ведь ты же можешь повздорить с моим сыном, когда меня не станет и некому будет сказать вам обоим, что кому причитается.

— Жили бы вы подольше, отец! Только нечего вам беспокоиться о том, что будет после вашей смерти; никогда я не стану ничего у вашего сына оспаривать. Жаку я доверяю не меньше, чем вам, а коль скоро своего добра у меня нет и все, что может достаться на мою долю, идет от вашей дочери и принадлежит нашим с ней детям, я могу быть спокоен, да и вы тоже. Не станет ведь Жак обижать сестриных детей, чтобы его собственным было лучше, одинаково он любит и тех и других.