Жорж Санд - Замок Пиктордю

Я бы вас обманывала, мои милые дети, если бы говорила вам, что она хорошо рисовала. Нет, она была слишком молода, во-первых, да кроме того слишком предоставлена самой себе; но несмотря на это, она уже приобрела очень многое, а именно — сознание, что рисунки ее ничего не стоят. Прежде, бывало, она довольствовалась всем, что выходило из-под карандаша ее; она смотрела глазами фантазии и совершенного невежества и часто на своих рисунках принимала уродов за красивые лица, и когда, бывало, делала шарик с четырьмя прямыми черточками, то уверяла себя, что это были баран или лошадь.

Эти легкие мечтания рассеялись скоро, и каждый раз, как она делала рисунок и доктор говорил ей: «Это недурно!», она тотчас же говорила сама себе: «Это нехорошо, я вижу, что это нехорошо.»

Было время, когда она думала, что лихорадка мешала ей хорошо видеть, тогда она просила своего доброго друга доктора вылечить ее.

Мало-помалу он в этом преуспел и тогда, чувствуя себя более крепкой и сильной, она не поторопилась, чтобы ей как можно поскорей научиться рисовать. Диана на время забыла свои карандаши и проводила все дни в прогулках по саду или по деревне в сопровождении своей кормилицы и стала отлично спать по ночам.

В мае Флошарде оставили город и переселились в деревню. Диане очень нравилось там. Однажды она рвала Фиалки у опушки небольшой рощи, находившейся между садом ее отца и садом соседней дамы, вдруг она услышала голоса, посмотрев сквозь ветви, она увидела свою мачеху, которая сидела в гостях у соседней дамы. На г-же Лоре был роскошный туалет из кисеи на розовом шелковом чехле. Соседка была одета более практично для прогулки по лесу. Диана пошла было им поклониться, потом сконфузилась и остановилась.

Она совсем не была дика, но г-жа Лора сделалась к ней так холодна и так равнодушна, что она не знала, будет ли мачехе приятно, когда она к ней подойдет.

Колеблющаяся и огорченная, она вернулась назад и принялась снова рвать фиалки, впрочем, не желая совершенно уходить; она ожидала, что ее может быть позовут. Так как она была нагнувшись за кустарниками, то эти дамы не могли видеть ее, и Диана сделалась невольно свидетельницей того, что г-жа Лора говорила своей приятельнице.

— Я думала, что она придет вам поклониться, но вместо того она спряталась, чтобы избавиться от этого. Бедный ребенок! Она так дурно воспитывается с тех пор, как мне запретили заниматься ею. Что вы хотите, моя милая? Отец ее очень слаб и, кроме того, находится под влиянием этого неуклюжего медведя, доктора Ферона. Он решил, что девочка не должна получать никакого образования, ну, теперь вы сами видите, каковы последствия.

— Очень жаль, — говорила другая дама, — а она такая хорошенькая и у нее очень кроткий вид. Я ее часто вижу подле моего цветника, никогда она в нем ничего не трогает и, когда меня видит, то всегда очень вежливо мне кланяется. Если бы она была немножко получше одета, все было бы хорошо.

— Да как можно ее одевать? Вообразите, моя милая, этот старикашка-доктор запретил ей даже надевать корсет! Не велел носить ни одной косточки! Как же вы хотите, чтобы после этого она не сделалась горбатой.

— Она совсем не горбатая. Напротив, она очень хорошо сложена; но ее можно бы было одеть, совсем не стягивая, а только положив на ее юбочки немножко отделки.

— О! Этого она сама не хочет. Этот ребенок ненавидит туалет. Это она, верно, наследовала от своей матери, которая, как говорят, была совсем простая женщина и более занималась своей кухней, нежели тем, чтобы сделаться женщиной нарядной и хорошего тона.

— Я знала ее мать, — заметила ей соседка, — это была очень хорошая женщина, очень рассудительная и почтенная, я вас уверяю.

— А, может быть! Я это говорю так, чтобы что-нибудь сказать. Г-н Флошарде имеет ее портрет, но он у него где-то запрятан, так что я его никогда не видала. Он вообще не хочет, чтобы я с ним говорила о ней, это мне конечно все равно! Что касается ребенка, то пусть его воспитывают как хотят, особенно, когда это меня не касается; а я бы любила ее, если бы мне позволили сделать из нее миленькую девочку… но…

— Что же, она груба и беспокойна?

— Нет, моя милая, хуже этого: она просто немного идиотка.

— Бедная девочка! Разве ее ничему не учат?

— Ничему! Она не умеет даже, вообразите! завязать ленточки и пришпилить к волосам цветок.

— Я думала, что она любит рисовать?

— Да, она это любит, но отец ее говорит, что у нее нет вкуса и она ничего не понимает в живописи, как и во всем остальном…