Джек Керуак - Пик (это я)

Ничего себе! На одной стороне улицы толпилось наверно две, нет, три сотни людей. Почти все слушали проповеди Армии спасения [9] Международная миссионерская и благотворительная организация, поддерживаемая протестантами-евангелистами; существует с середины XIX в. . Четверо из этой Армии выступали по очереди, и, пока один говорил, трое других стояли вместе со всеми и посматривали по сторонам. Сквозь толпу протиснулся высокий седой старик лет девяноста с мешком за спиной. Увидев, что все слушают проповедь, он поднял правую руку и сказал:

— Время оплакивать человечество.

Его голос прозвучал громко и отчетливо, как сирена в тумане, а старик тут же поспешил прочь, будто у него больше не было ни минуты.

— Куда ты, отец? — спросил кто-то из толпы.

— В Калифорнию, мой мальчик! — крикнул в ответ старик и завернул за угол — только и мелькнули белые развевающиеся волосы.

— Он не врет, — сказал Шнур, — тоннель, который ему нужен, и вправду в той стороне.

Вдруг раздался громкий гудок мотоцикла, потом еще один, и еще. Три мотоцикла расчищали дорогу большому черному лимузину с яркой фарой на крыше. На тротуаре все вытянули шеи, чтобы посмотреть, кто в нем едет. Мы со Шнуром могли протянуть руку и потрогать этот автомобиль, так он был близко. Лимузин, въехав на щебенку, забуксовал, а потом газанул, и кто-то в толпе закричал: «Ну, прямо арканзасская грязь!» Кое-кто засмеялся, потому что грязь была нью-йоркская, да и то немного. Внутри лимузина никого особенного не было, только двое, то ли трое мужчин — такие, в шляпах.

А потом, дед, с Небес снизошло Слово, и я испугался, потому как отродясь не видел, чтобы слова летали по небу, но Шнур сказал, что это всего-навсего воздушный шар с электрической надписью, который специально опустили над Таймс-сквер, чтобы все увидели. Несколько человек и правда посмотрели, но без особого интереса, такие уж они, ньюйоркцы, ко всему привыкшие и ничем их не удивишь. Этот шар еще долго висел в воздухе, борясь с ветром и кружась прямо над Таймс-сквер. На него мало кто обращал внимание, а жаль — он был красивый. Вот моим двоюродным братцам из Северной Каролины точно бы понравился. И мне нравился. Он поворачивался носом по ветру, покачивался, а потом, вдруг дернувшись, менял направление и снова крутил носом. Больше всего мне нравилось, когда он отскакивал назад или в сторону, как будто сбивался с дороги. Жаль, внизу так галдели, что я не слышал, какие он издавал звуки.

Вокруг было еще много интересного, а проповедники из Армии спасения так громко кричали свое, что всех перекрикивали. «Господь то, Господь се», — только и повторяли, и еще что-то про покаяние, и «гореть вам в огне», как будто все здесь грешники; больше я ничего не запомнил. Может, и вправду все грешники, только зачем объявлять об этом на улице — кому захочется исповедоваться в грехах, когда на углу торчит полицейский. Или, может, ему исповедоваться? С какой стати рассказывать полицейскому о том, чего никто, кроме меня, не знает? Например, о пожаре, который я устроил на кукурузном поле мистера Отиса и который обошелся ему в целых двадцать долларов. Нет, никто в Нью-Йорке и не подумает рассказывать, как выбросил сигарету и случайно спалил больницу в своем квартале или что-то в этом роде. И вот еще что: почему эти самые проповедники не рассказывают о собственных грехах, в которых раскаиваются? Народ прямо на месте их бы и осудил.

Но еще интереснее стало, когда на другой стороне улицы из толпы вышел мужчина и начал говорить. Голос у него был даже громче, чем у тех, и людей вокруг сразу собралось много — в основном бедно одетых. Сам он был обыкновенный, в черной шляпе и с горящими глазами.

— Леди и джентльмены, я пришел сюда, чтобы рассказать вам о тайне телевидения. Телевидение — это длинный яркий пучок света, который проникает прямо в вашу гостиную и никуда не девается даже среди ночи, когда уже нет никаких шоу и в студии темно. Вглядитесь в этот свет. Сначала глазам будет больно — на них обрушатся миллиарды электронных частиц, но спустя короткое время вы привыкнете. Почему? — громко выкрикнул он, а Шнур сказал: «Валяй дальше!» — Потому что электричество — свет, который помогает нам лучше видеть и помогает читать, а этот свет не для того. Этот новый свет создан специально, чтобы его видели и его читали. Вы его чувствуете. Впервые в мире свет из разных источников собрали в пучок и пропустили через трубку так, что его можно рассматривать и изучать, а не только жмуриться. Он принимает форму мужчин и женщин, реальных, из плоти и крови, которые сидят в студии и одновременно попадают в вашу гостиную вместе со звуками, записанными на пленку. О чем это говорит, леди и джентльмены?