Джек Керуак - Пик (это я)

— Здорово, друг, — сказал он и поднял руку, Шнур протянул свою, и они стукнулись ладонями. — Только не говори, что ты опять ищешь работу, — добавил тот парень, и Шнур ответил, что так оно и есть. — Ну, раз так, то у меня есть для тебя кое-что. Помнишь моего братца Генри? Сегодня утром он не захотел вставать. Все-таки я с ним поговорил. «Генри, — спрашиваю, — разве тебе не надо на кондитерскую фабрику на какой-то там улице?» А он спрятал голову под подушку и бормочет: «Вроде как надо», — но сам не шевелится. Я говорю: «А ну-ка вставай! Давай-давай, Генри, раз-два!» Но он решил выспаться. — Приятель моего брата вроде бы ушел, но, сделав несколько шагов, вернулся.

— Думаешь, его теперь уволят? — с интересом спросил Шнур.

— Уволят? Генри уволят?

Представляешь, дед, он опять отошел, и опять вернулся, и, покачав головой, сказал:

— Ты про Генри? — и посмотрел куда-то в сторону и прямо уронил голову. Наверно, он очень устал, и сил хватало, только чтоб качать головой. — Да у него мировой рекорд по этой части. Его увольняют чаще, чем берут на работу!

— А где эта фабрика? — спросил Шнур, и его приятель объяснил, а потом еще отпустил несколько шуток. А еще крикнул нам вслед: — Держись, там несладко придется! — И оказался прав.

Мы поехали на метро, потом прошли вниз по улице до реки, и там стояла кондитерская фабрика. Это был просто большой старый дом с трубами, внутри лязгали какие-то машины, а наружу выходил такой сладкий запах, что мы сразу заулыбались.

— Наверняка, работа здесь хорошая, раз так здорово пахнет, — сказал Шнур.

Мы бегом поднялись по ступенькам и вошли в офис. Там сидел начальник, который поглядывал на часы и, наверно, удивлялся, где же Генри. Мы прождали с полчаса, а потом начальник сказал, чтобы Шнур принимался за работу, потому что, похоже, никто приходить не собирается. Брату было нужно подписать бумаги, и он сказал мне погулять в парке напротив, а потом, в полдень, прийти сюда и мы вместе перекусим. А сейчас ему надо было прямо сразу начинать работать.

«Вот Шейла обрадуется», — подумал я.

Все утро я прождал в парке. Парк был крошечный: за железной оградой несколько кустов и качели. Я почти все время просидел на скамейке, глядя на других детей и представляя, как они живут. Я успел подружиться с маленьким белым мальчиком, который пришел с мамой. На нем был синий костюм с золотыми пуговицами, носки до колен и красная охотничья шапка. Он ужасно красиво говорил и красиво сидел. Его мама сидела на другой скамейке и читала книжку, поглядывая на нас и улыбаясь.

— Кого ты ждешь? — спросил он.

— Брата, он работает на фабрике, недалеко отсюдова, — ответил я.

— Почему ты говоришь «отсюдова»? Ты что, с Запада, из Техаса?

— А Техас на Западе, да? — удивился я. — Не, я не оттуда. Я из Северной Каролины.

— Там есть ковбои?

И я соврал, что есть. И мы еще поговорили. Мне очень понравился этот мальчик, мы бы поболтали подольше, но ему было пора домой. А мы-то собрались побегать наперегонки… Жаль. У него были золотые волосы и прозрачные голубые глаза. Больше я его никогда не видел.

В полдень я пошел на фабрику и через открытое окно увидел Шнура с лопатой. Я сел на какой-то бак напротив и стал ждать, когда брат освободится, чтобы мы перекусили.

Он работал так быстро, что не замечал меня, а когда наконец меня увидел, то у него только и хватило времени крикнуть «привет». Он каждую минуту наклонялся, набирал с тележки на лопату такую сладкую массу, из которой делают сливочную помадку, и бросал на ленту, которая ехала мимо на колесиках и увозила помадку в другой конец фабрики. Пока лента не успевала далеко уехать, брат руками быстро пришлепывал на ней массу, потом она попадала под большой валик, который ее раскатывал, а специальная машина вырезала из этого сладкого листа кружочки. Шнуру приходилось хвататься за лопату и сразу ее бросать и работать руками, не останавливаясь ни на минуту, потому что лента все время двигалась. Когда он на секунду прервался, чтобы высморкаться, человек, который работал рядом, тут же его поторопил: «Подбрось-ка еще шоколадной!» Вот как быстро все работали и как быстро ехала лента. Со лба у Шнура капал пот прямо в эту массу, а утереться он не успевал. Кто-то уже подкатывал тележку с другой массой, теперь ванильной, белой и очень красивой, а брат набирал ее той же шоколадной лопатой, и помадка становилась вроде как полосатой. Расшлепав массу на ленте, брат поднял голову и перевел дух, другого времени у него на это не было.