Енё Тершанский - Легенда о заячьем паприкаше

— Ты мне зубы не заговаривай. Мне все это неинтересно! — оборвала его баба. — Зайца ты просил или не просил?

— Ты постой! — продолжал объездчик свое. — И вот в самом конце дает мне директор один форинт. Форинтом хочет глаза мне замазать! И после этого еще хватает у него, рожи, этак ласково похлопать меня по спине: ну как, довольны мы друг другом? Так точно, довольны! Это я ему, стало быть, отвечаю, а сам думаю: чтоб ты этим форинтом подавился! А директор мне: вот такой ответ мне нравится! Тут я тебя вспомнил и сразу ему говорю: дескать, нижайше осмелюсь вас попросить, нельзя ли мне одного-двух зайчишек домой отнести из этой огромной добычи?…

— Ну, а он что? Не тяни ты! Что он на это? Говори! — нетерпеливо прервала объездчикова баба.

— Что он на это? Видела б ты его рожу! — стал объяснять объездчик. — Ка-ак, из добычи, зайца? Да еще одного-двух? Дву-у-ух? Я, говорит, и до этого подозревал, что жизнь у вас слишком хорошая и вам только дичи на стол не хватает. Это дело, говорит, я возьму на заметку! Обязательно возьму!

— А ты, конечно, и вякнуть уже не посмел, что у тебя семья есть? — спросила жена.

— Я не посмел? Да ты дай досказать-то! Я ему еще и не то сказал, прямо в глаза: осмелюсь доложить, говорю, бывший-то барин, их сиятельство граф, меньше чем пять форинтов магарыч мне никогда не давали, а они иной год не один раз устраивали охоту. Это я, говорю, не то чтобы жалуюсь. Только из настрелянной дичи я у них брал столько, сколько хотел. Не такая уж, говорю, потеря, если бы господин директор мне зайца паршивенького отдал, вместо одного-то форинта?

— И что он ответил, хотела бы я знать?

— Что? Да вот что! Дорогой, говорит, мой друг, мы не какие-нибудь магнаты, у нас нету трех тысяч хольдов земли за душой, мы просто бедные служащие и не можем разбрасываться деньгами, как их сиятельство господин граф, который охотится из удовольствия и на своих землях, и где захочет. Мы за каждого убитого зайца должны отчитаться перед Акционерным обществом охотничьего хозяйства, и лишней дичи, чтобы раздаривать, у нас нету. И примите, говорит, к сведению, друг мой, что это относится даже к самому распоследнему зайцу! И еще примите к сведению, что если с этих угодий кто-нибудь захочет добывать себе дичь к столу — а я о ваших делишках кое-что уже слышал, — то это будет считаться самой обычной кражей. И мы еще примем меры, не беспокойтесь! А теперь, говорит, идите по своим делам! Ну, что ты на это скажешь?

Произнеся эту яркую речь, объездчик уже надеялся, что одержал победу. Но жена его, даже не усомнившись в сознании собственной правоты, ответила:

— Ладно! Но коли ты знал, что это за люди, и знал, чего от них ждать, ты мог бы ради меня взять и купить у них за шесть крейцеров какого-нибудь зайчишку!

— А я что, не пробовал разве? — взыграла в груди у объездчика оскорбленная гордость. — Разве я ему не сказал, что тогда я могу заплатить за зайца, потому как жене моей очень зайчатины захотелось? И чего я этим добился? Мне директор на это ответил: мы, говорит, не торговцы, а коли у вас такое материальное положение, что вы семью способны кормить зайчатиной, так есть специальные лавки, где дичь продают, там, говорит, вы зайчатины можете сколько угодно приобрести.

Однако рядом с таким всепоглощающим желанием, какое снедало жену объездчика, все это: гордость, истина, разум, достоинство — не имело никакого значения.

Перед внутренним взором объездчицы витал, исходя ароматным паром, заячий паприкаш, и казалось ей: если нынче же она его не отведает, то умрет в страшных муках.

— Ты, может, думаешь, я твоей болтовней сыта буду? — накинулась она на мужа со всей злостью, на которую только была способна. — Ты думаешь, я твоими дурацкими оправданиями наемся?

— Так что же мне было делать-то, если я у них даже за деньги зайца не мог добыть? Украсть, что ли?

— А хоть и украсть! — закричала объездчица. — Может, тебе их жалко? Лучше украсть ради жены, чем с пустыми руками домой приходить!

— И чтобы меня потом с должности погнали? — закричал ей в ответ объездчик. — Ты что, не помнишь, как я на этой дичи однажды обжегся, только милостью божьей и уцелел? Этого ты хочешь? Этого?

Поняла баба, что прямым наскоком ничего не добьешься: муж будет отчаянно защищаться. И возьмет верх, потому что в споре у него доводов больше.

И от пароксизма ярости объездчица перешла к другой крайности. Злоба, что искажала ее лицо, вдруг превратилась в плаксивую мину, и она, словно обессилев, рухнула на скамью у стола.