Жорж Санд - Франсия

Мурзакин еще дышал, но с каждым мгновением его дыхание слабело. Он, вероятно, не страдал. Удар кинжалом пробудил его, но не настолько, чтобы он что-либо понял, а вскоре князь впал в забытье. Если бы он увидел Франсию, если бы узнал ее, то даже не вспомнил бы о том, что она сделала. Меркнущее сознание перенесло Мурзакина далеко, к маленькому домику на берегу полноводной реки. Он увидел луга с пасущимися стадами, узнал лошадь, на которую в детстве впервые сел верхом, услышал чей-то голос, который кричал ему: «Осторожней, дитя!» Это был голос его матери. Но вот лошадь упала, видение рассеялось… Князь ничего больше не видел и не слышал: он был мертв.

В час, когда Мурзакин обычно просыпался, Моздар вошел к нему в комнату. Полагая, что хозяин еще крепко спит, он несколько раз окликнул его. Не получив ответа, Моздар открыл ставни и заметил красные пятна на простыни. Крови было очень мало: вонзенный неглубоко кинжал оставался в груди, но он задел жизненно важные органы.

Смерть наступила мгновенно, без агонии. Безмятежное лицо Мурзакина было прекрасным.

На крик казака прибежал Валентин. Он послал за полицией и доктором Фором. Ожидая их, он осмотрел все вокруг. По счастливой случайности Франсия не оставила никаких признаков своего недолгого пребывания ни в доме, ни в саду. Сухая земля не сохранила ни одного следа. Ключ от решетки торчал в замке, где, по словам Валентина, он и оставил его. Моздар божился, что никто не прошел бы через переднюю, не разбудив его. Доктор Фор вместе с другим хирургом осмотрел рану и составил протокол. Его коллега высказал мысль о самоубийстве. Придерживаясь другого мнения, доктор Фор не подписал заключение о смерти. Он подумал о Франсии, но не назвал ее. В его обязанности не входили поиски улик, и доктор Фор удалился, размышляя о том, что у этой малышки оказалось больше сил, чем он предполагал. Валентин, опасавшийся, что его обвинят в убийстве, с радостью понял, что подозрения пали на бедного Моздара, это прирученное животное, рыдавшее от всей души.

Спешно вызванный граф Огоцкий пролил слезы над племянником, и его печаль была искренней, насколько это возможно для придворного. Для порядка он приказал арестовать Моздара, но, поразмыслив над участью казака, снял с него обвинение и объявил, что у бедного племянника были любовные невзгоды, побудившие его покончить с собой. Граф не признался, что был причиной этих невзгод, однако упрекнул себя. Его утешила мысль о том, что у бедного племянника была слабая голова, романтический ум и слишком нежное сердце. Сама судьба предначертала ему разрушить какой-нибудь глупостью блестящую карьеру, открывавшуюся перед ним.

Царь выразил сожаление о смерти молодого офицера. Несколько человек из его окружения говорили шепотом, что граф Огоцкий, завидуя молодости и красоте племянника, соперничал с ним из-за некой маркизы, поэтому избавился от него. История не имела продолжения. Все русские, расположившиеся лагерем у дворца Талейрана, сказали над могилой Диомида Мурзакина прощальные слова, банальные, но краткие. Смысл их сводился к одному: «Бедный малый! Такой молодой!»

Похороны не отличались пышностью, как это принято у военных. Самоубийство всегда и везде считается грехом. Маркиз де Тьевр следовал за траурной процессией своего дорогого кузена, говоря каждому, кто желал его выслушать: «Он был родственником моей жены, мы очень любили его и так поражены этим печальным событием, что с мадам де Тьевр случился нервный припадок».

Маркиза действительно была в ужасном состоянии. Вернувшись с кладбища, муж тихо сказал ей:

— Я понимаю ваше волнение, моя дорогая, но нужно превозмочь себя и с сегодняшнего вечера вновь открыть двери нашего дома. У светских людей длинные языки, и они не преминут сказать, будто между вами и этим молодым человеком что-то было, раз вы так много плачете. Успокойтесь! Я так не думаю, но вам следует одеться и выйти: этого требует моя честь!

Маркиза подчинилась и появилась в свете. Спустя восемь дней она с еще большим жаром, чем всегда, окунулась в светскую жизнь, а еще через месяц сказала себе, что небо спасло ее от слишком пылкой страсти, благодаря чему она не скомпрометировала себя.

Никто не подозревал Франсию, а она сама ничего не помнила: девушка действовала в приступе горячки. Инстинкт привел ее к Муане. Там она бросилась на кровать, где и провела три дня и три ночи в лихорадке и бреду. К девушке вызвали доктора, который сказал, что она обречена. Разумеется, французская полиция легко нашла бы Франсию, если бы Валентин донес на нее, но он об этом не помышлял, подозревая лишь графа Огоцкого. Валентин ненавидел графа за то, что тот так ловко провел его. Жена сказала ему, что малышка в ту ночь, когда все случилось, могла проникнуть во флигель без их ведома, но Валентин, пожав плечами, ответил: