Август Стриндберг - Кукольный дом

На следующее утро он позвал жену покататься на лодке. Но Оттилия не выносила моря. Ей и так уже довольно досталось во время плавания по Баггенсфьорден. Да, кстати, сегодня ведь воскресенье. Воскресенье? Вот оно что! Но они пойдут погулять. Им надо о многом поговорить! Конечно, конечно, поговорить есть о чем, только без Оттилии!

Они шли под руку, но говорили мало. А то, что было сказано, говорилось скорее, чтобы скрыть мысли, чем выразить их словами. Они миновали маленькое холерное кладбище и направились в Швейцарскую долину. Легкий ветерок шевелил ели, и сквозь темную хвою сверкал голубой залив. Она села на камень. Он опустился на землю у ее ног. Сейчас грянет, подумал он. И грянуло!

– Ты думал про наш брак? – начала она.

– Нет, – сказал он быстро, как будто уже заранее заготовил ответ. – Я его только чувствовал! Мне кажется, любовь – это чувства. Если плывешь, ориентируясь на свои чувства, придешь в гавань, а возьмешь компас да карты – сядешь на мель.

– Да, но наш брак был не чем иным, как Кукольным домом!

– Ложь, с твоего позволения. Ты никогда не подделывала векселей, не показывала чулок доктору-сифилитику, у которого хотела занять денег под обеспечение натурой; ты никогда не была настолько романтически глупа, чтобы надеяться, будто твой муж пойдет и покается в преступлении, которое его жена совершила по недомыслию и которое так и не стало преступлением, поскольку не было обвинителя; ты никогда не лгала мне! Я вел себя так же честно по отношению к тебе, как вел себя Хелмер, когда доверился жене, разрешив ей рассуждать о делах банка, вмешиваться в должностные назначения and so on! [4]Таким образом, мы с тобой были мужем и женой по всем понятиям, и старым и новым!

– Но я была твоей домоправительницей!

– Ложь, с твоего позволения. Ты не ела на кухне, ты не получала жалованья, тебе ни разу не пришлось отчитываться в расходах, ты никогда не получала нагоняй за то, что сделала что-нибудь не так! Неужели мою работу – травить и брасопить, отдавать концы и орать «суши весла», считать сельдь и раздавать водку, взвешивать горох и пробовать муку, – неужели ты считаешь это более почетным занятием, чем командовать служанками, ходить на рынок, рожать и воспитывать детей?

– Нет, но тебе платят за работу; ты сам себе хозяин, ты мужчина и ты командуешь!

– Милый мой дружочек! Ты хочешь, чтобы я платил тебе жалованье? Ты хочешь и взаправду стать моей домоправительницей? То, что я мужчина, – чистый случай, так как пол определяется лишь на седьмом месяце! Весьма грустное обстоятельство, потому что в наше время быть мужчиной – преступление, и разве это правильно? Черт побери того, кто натравил одну половину человечества на другую! Тяжкую ответственность он взвалил на себя! Я командую? Разве мы не оба командуем? Разве я принимаю какое-нибудь важное решение, не посоветовавшись с тобой? Помнишь, однажды я хотел запретить укачивать ребенка, так как считал это недопустимым – ведь это все равно что засыпать под хмельком. Тогда ты настояла на своем. В другой раз я настоял на своем, потом – опять ты! Среднего не дано, между «укачивать» и «не укачивать» ничего нет. И, однако, все шло хорошо до сих пор! Ты предала меня ради Оттилии!

– Оттилия! Все время Оттилия! Не ты ли сам посоветовал мне взять ее в подруги!

– Не совсем ее! Но теперь командует она!

– Ты хочешь забрать у меня все, что я люблю!

– Оттилия для тебя все? Похоже на правду!

– Но я не могу отослать ее сейчас, я ведь договорилась, что она будет заниматься педагогикой и латынью с девочками!

– Латынью! Аблатив! Господи Иесусе! Значит, и их испортят?

– Да, когда придет пора выходить замуж, они должны знать столько же, сколько мужчина, тогда брак их будет правильным.

– Но, душенька, не все же мужья знают латынь! Я знаю по латыни одно-единственное слово – аблатив! А мы все равно счастливы! Кстати, латынь собираются отменить и для мужчин, как ненужный предмет. Неужто и вы пойдете тем же гибельным путем? Неужели вы ничему не научились на нашем примере? Мужская половина человечества уже загублена, не довольно ли? Теперь, значит, на очереди женская? Оттилия, Оттилия! Что я тебе сделал?

– Я больше не желаю об этом говорить! Но наша любовь, Вильхельм, была не такой, какой она должна быть. Она была чувственной.

– О господи, а каким же образом у нас бы появились дети, не будь наша любовь чувственной – в том числе? Но она была не только чувственной!

– Может ли черное быть одновременно и белым? Вот что я хочу спросить! Отвечай!