Мигель Де Сервантес Сааведра - Дон Кихот. Шедевр мировой литературы в одном томе

И незнакомец так погнал мула, что Дон Кихот не успел даже спросить, что за чудеса собирается он рассказать. А как Дон Кихот был человек любопытный и жадный до новостей, то и велел он немедленно трогаться и, не заезжая в пустынь, куда его звал студент, ехать ночевать на постоялый двор.

Как сказано, так и сделано: все трое сели верхами, поехали прямиком к постоялому двору и прибыли туда еще засветло. Студент все же предложил Дон Кихоту заехать к пустыннику и промочить горло. Стоило Санчо Пансе это услышать, как он уже поворотил своего серого, и его примеру последовали Дон Кихот и студент, но, видно, злая судьба нарочно для Санчо устроила так, что пустынника на ту пору не оказалось дома, о чем им сообщила послушница, которую они застали в пустыни. Они спросили у нее вина подороже; она ответила, что ее хозяин вина не держит, а вот если им угодно простой воды по дешевой цене, то она с превеликой охотой, дескать, их напоит.

— Если б мне хотелось воды, то по дороге я бы напился из любого колодца, — заметил Санчо. — Ах, свадьба Камачо и дом — полная чаша у дона Дьего! Как часто я буду вас вспоминать!

С тем они и покинули пустынь и поехали на постоялый двор, а немного погодя увидели юношу: он шел впереди, однако ж не весьма быстро, и они нагнали его. Он нес на плече шпагу, а на шпаге — то ли узел, то ли сверток, по-видимому с одеждой: должно полагать, там были шаровары, накидка и несколько сорочек, ибо на нем была лишь куртка из бархата, отдаленно напоминавшего атлас, выпущенная из-под нее рубашка, шелковые чулки и с тупыми носками башмаки, какие носят в столице; на вид он казался лет восемнадцати-девятнадцати, лицо у него было веселое, движения ловкие. Чтобы нескучно было идти, он распевал сегидильи [399] Сегидилья — народно-песенная форма, стихотворение из четырех или семи строк, в которых первая и третья — одиннадцатисложные и не рифмуются, а остальные — пятисложные, заканчивающиеся неполной рифмой (ассонансом), в семистрочной сегидилье пятая и седьмая строки также одиннадцатисложные и не рифмуются. Особый жанр представляют «ламанчские сегидильи» с музыкальным сопровождением и танцами. . Когда те трое его нагнали, он допевал одну из своих сегидилий, и студент запомнил ее наизусть:

Первым заговорил с ним Дон Кихот; он сказал:

— Вы путешествуете совсем налегке, красавец мой. Куда же это вы? Если вам нетрудно, ответьте, пожалуйста.

Юноша ему на это сказал:

— Путешествую я так налегке, во-первых, из-за жары, во-вторых, по бедности, а иду я на войну.

— Жара — это другое дело, но при чем тут бедность? — спросил Дон Кихот.

— Сеньор! — отвечал юнец. — В узелке у меня лежат бархатные шаровары, парные с этой курткой. Если я изношу их в пути, то мне не в чем будет щеголять в городе, а купить новые не на что. Потому-то, а также чтоб было попрохладнее, я и путешествую в таком виде, а направляюсь я в расположение пехотных частей, миль за двенадцать отсюда, там меня припишут к какой-нибудь части, а уж оттуда нас на чем-нибудь да переправят в гавань: говорят, вернее всего, погрузка на корабли будет в Картахене. И я предпочитаю пойти на войну и чтобы моим хозяином и господином был сам король, чем служить у какого-нибудь столичного голодранца.

— По всей вероятности, прежняя служба дала вашей милости какие-нибудь льготы? — осведомился студент.

— Если б я состоял на службе у испанского гранда или же у другой знатной особы, я бы, конечно, их получил, — отвечал молодой человек. — Кто служит у хороших господ, те и правда получают льготы; их прямо из людской производят в знаменщики, а то и в капитаны, либо они получают хорошие наградные, а вот я-то на свое несчастье вечно попадал к любителям обивать чужие пороги да ко всяким выскочкам без роду без племени и состоял у них на прескверных харчах и на таком ничтожном жалованье, что половина его уходила на крахмал для воротничков, и это было бы просто чудо, если б такой слуга — искатель счастья, как я, в конце концов доискался до чего-нибудь путного.

— А скажите на милость, друг мой, — сказал Дон Кихот, — неужели вы так и не выслужили себе ливрею?

— У меня их было две, — отвечал слуга, — но когда послушник, не принявши пострига, уходит из монастыря, с него снимают рясу и возвращают ему прежнее его одеяние, так же точно и мои господа возвращали мне мое платье; покончат, бывало, с делами в столице, соберутся домой и сей же час возьмут у меня ливрею, — ведь давали-то они мне ее, только чтобы пыль в глаза пустить.