Александр Дюма-сын - Роман женщины

И набожное дитя с благоговением поцеловало книгу и погрузилось в воспоминания. Клементина слушала ее рассказ со слезами.

— Ты плачешь, Мари, — сказала она, и нежной рукой своей Клементина отерла слезы, повисшие на золотых ресницах своей подруги.

— Эти слезы — отрадны, они не жгут глаз, не сушат сердца. Это своего рода молитва; но ты сама плачешь.

— Потому что твои воспоминания пробудили мои; если ты потеряла одну из привязанностей твоего детства — я лишилась всей подпоры моей жизни. Ты счастливее меня, у тебя остались отец и мать — у меня нет их; дни, в которые ты видишь меня веселой, иногда бывают предшественниками тяжелой грусти. Расставаясь с тобою по вечерам, одна в своей комнате, не имея перед собою ни твоих прелестных глаз, не слыша твоего нежного голоса, — я думаю о прошедшем, потому что только в часы покоя и одиночества воскресают в нашем воображении милые тени; я тоже плачу, рыдаю над неизгладимым изображением родителей, образы которых так глубоко врезаются в сердца детей, вероятно затем, чтобы впоследствии они могли утешать их в скорби и одобрять на поприще добра. Не удерживай же предо мною твоих слез, не бойся открыть мне твое сердце, я хочу улыбаться твоему счастью, хочу утешать тебя в горе, хочу любить тебя!

Клементина поцеловала Мари, потом, взяв ее за руки и взглянув на нее со светлой улыбкой, сказала:

— С ума мы сошли! Чего мы опечалились, мы, которые минуту тому назад были так веселы.

Говоря это, Клементина смеялась сквозь слезы, и смех этот походил на луч солнца, пробившийся через дождевые капли.

— Кончим же наши сборы и пойдем спать; я постараюсь увидеть во сне, чтобы мне не пришлось более сюда воротиться.

— А я хотела бы противного; но сны обманчивы.

— В таком случае, до завтра.

— До завтра.

Молодые девушки поцеловались и разошлись.

Клементина вошла к себе, оставив незапертою дверь.

Мари, погруженная в задумчивость, разделась. Она обнажила снежно-белую и красиво очерченную шею, круглые плечи, высокую и рано развитую грудь, полные и прекрасные руки, крошечную ножку и, открыв альков, где она ложилась в последний раз, взяла лампу, книгу, положила ее на стол, вынула из ящика чепчик, не без кокетства надела его, закрутив прежде свою шелковистую косу, и, послав немую молитву и взгляд портрету своей матери, как бы призывая ее охранять сон свой, она улеглась. Мария попробовала читать, но глаза против ее воли отрывались от книги, и иная мысль отвлекала ее внимание. Некоторое время она оставалась в таком положении, посреди глубокого молчания, нарушаемого только ее ровным дыханием; она осматривала свою комнату, с которой завтра расставалась навсегда; потом, мало-помалу, глаза ее сомкнулись, книга выпала из рук, она лениво протянула руку, потушила лампу, и минут через десять она спала уже тем сном, которым Бог награждает только птичек и молодых девушек.

Мари проснулась рано и открыла окно; окружающие деревья, колеблемые ветром, шептали что-то, как будто они тоже причисляли себя к ее подругам и наперсникам ее мыслей и как бы хотели сказать ей последнее «прости». Небо было прозрачно и чисто, вдали виднелись жницы, одетые в красные платья, они казались громадными цветами, распустившимися посреди колосьев; как нарочно, это было такое утро, какие редко выпадают на долю нашей северной Франции; на дворе важно расхаживал петух; белые и сизокрылые голубки уже начали свое странствование, и горлицы уже слетались на окна, надеясь, как всегда, найти там оставленные крошки. Понятно, что дитя, воспитанное среди такой роскошной природы, постоянно наслаждаясь весною с первого ее дыхания и осенью до последнего ее дня, с возрастом должно сохранять характер чистый и мечтательный, образовавшийся под влиянием этих благоуханий природы и ее поэзии. И Мари тосковала, расставаясь с этой жизнью, правда, однообразной, зато спокойной и беззаботной. Ни одно горе до сих пор еще не тронуло ее сердце. Вот два года уже, как она жила в своей комнатке и ее существование не изменялось; в 7 часов утра она вставала, открывала окно в хорошие дни, брала книгу, которая всегда давала пищу уму или сердцу; в 11 она сходила к завтраку; прогуливалась с Клементиной в саду, вмешивалась иногда в игры младших подруг, потом садилась или за уроки, или за вышиванье, рисовала или играла подле своей подруги; так проходил день до обеда, после, когда вечер был хорош, опять гуляла, потом молилась и засыпала. Не была ли эта жизнь похожею на жизнь ангелов?