Эфраим Севела - Зуб мудрости

В другой раз у нас спорили о политике. Б.С. сказал:

– На Востоке орут истошно «За мир во всем мире!» и этим лозунгом, как фиговым листком, прикрывают подготовку к войне.

На Западе, раскормленном и безвольном, стонут с одышкой «Следите за своим весом! Соблюдайте диету!». И тоже не верят, что кто-нибудь к этому прислушается.

К нам заходят разные гости. Из русских эмигрантов. Мама говорит, что эмиграция всех уравняла. Каждый потерял свой привычный круг знакомых и здесь из-за общности языка и эмигрантской судьбы ходит к тем, с кем ему и в голову не пришла бы мысль проводить время там, в России.

Очень любопытные вещи удается порой услышать. Сидит у нас еврей из Кишинева. Темный, похожий на араба и с толстыми негритянскими губами. Вид у него, как у обиженного ребенка. Говорит по-русски с кишиневским акцентом, от которого коренного москвича или ленинградца может стошнить публично. Представляю, как тошнит стопроцентных американцев при сладких звуках нашей английской речи.

Этот еврей в Америке всего полгода. По-английски знает только «Здравствуйте», «До свидания» и «Сколько стоит?». Поэтому хоть он инженер, но приходится ему вкалывать простым рабочим. Он не обижен на судьбу. Руки, как он говорит, у него золотые. Хозяин это сразу отметил. Вначале он платил ему по четыре доллара в час, а теперь целых двенадцать долларов. Получает не меньше инженера. Кроме того, хозяин и чисто по-человечески к нему проявил внимание. У еврея заболел ребенок, и хозяин, узнав об этом, тут же позвонил знакомому профессору и добился для него приема вне всякой очереди.

Наш кишиневский гость очень ему за это признателен. И при этом носит в душе обиду. Почему? За что?

– И все же он не человек, – жалуется кишиневский гость. – У нас в России так не поступают. Когда пришло время получки, я увидел, что у меня высчитаны деньги за те два часа, что я провел с сыном у профессора.

– Но ведь вы не работали эти два часа? – спросил Б.С.

– Ну и что? – сказал еврей. – Он же знает, как я хорошо работаю, как стараюсь. Что значит два часа? Мелкая у него натура. Копеечная. Нет нашей русской широты.

– Наша русская широта, – сказал Б.С., – часто проявляется не за свой счет, а за государственный. А этот американец платит вам из своего кармана. Сами говорите, платит хорошо. За вашу хорошую работу. Кроме того, судя по вашим словам, он человек внимательный и чуткий. Позвонил знакомому профессору, устроил вашего ребенка без очереди. Но эти два часа, что вы провели не на заводе, а у профессора, он не обязан оплачивать. Поймите, он вам платит только за работу. А вы эти два часа не работали. Это настоящий американский деловой подход. Мне очень нравится ваш хозяин. Он – бизнесмен, и у него при этом хорошее сердце.

Кишиневский гость не согласился.

– У нас в России бы так не поступили.

– Чего же вы оттуда уехали?

– Ну, это другой вопрос.

Я – на стороне Б.С. Такую Америку я тоже предпочитаю.

Другая гостья. Из Москвы. Говорит по-русски с украинским акцентом. У нее от переживаний недавно был сердечный приступ. Инфаркт. Еле выжила. Теперь новая беда. Сломался зубной протез, который она сделала еще в России, а сделать здесь – это страшно дорого. За всю челюсть придется уплатить много-много долларов.

– Ну, хорошо, я уплачу, – говорит гостья. – Будут у меня красивые зубы. А если повторится сердечный приступ и я умру, зачем мне эти красивые зубы в могиле? Лучше сохранить эти доллары для моих детей.

– Вы рассуждаете слишком расчетливо, – сказала мама. – Это не по-нашему, а по-американски.

Я согласна с мамой. Такую Америку я не люблю.

Я с удовольствием воспроизвожу на бумаге бранные слова, ругательства. Я их читала на стенах общественных уборных и на заборах в Москве по-русски, а сейчас вижу те же слова по-английски в Нью-Йорке. Ничего не изменилось. Только язык. Здесь на такую заборную литературу я натыкаюсь даже чаще, чем в Москве. А говорят, там – социализм, а здесь – капитализм.

Эти же слова я люблю тихо шептать ночью в постели. Шептать. В темноту. И мне кажется, что я посылаю по невидимым волнам зашифрованный сигнал какому-нибудь своему сверстнику в другой части планеты. Который посылает мне шепотом самые страшные ругательства из своей детской комнаты. А его благопристойные родители похрапывают в соседней, даже не подозревая, какие мерзости срываются с губ их обожаемого отпрыска.

Моя мама называет это нецензурщиной, нецензурными словами. Нелепость. Как она устарела, моя мама! В каждом втором фильме в Америке герои разговаривают сплошными ругательствами и только местоимения и союзы имеют отношение к нормальной грамматике.