Флэнн О`Брайен - О водоплавающих

В этот момент один из членов суда объявил, что хочет сделать заявление, и, бессвязно бормоча, начал читать что-то по вытащенной из кармана бумажке. Вооруженные ковбои немедленно окружили и скрутили его, а слова бедняги заглушило мощное престиссимо гавота, вдохновенно исполняемого невидимым в своей яме оркестром. Судьи не обратили никакого внимания на инцидент, продолжая потягивать портер из своих высоких бокалов. Четверо из них на одном конце стойки знаками показывали друг другу, что неплохо бы перекинуться в картишки, но положение обязывало, и ни карты, ни деньги так и не появились за столом.

В качестве следующего свидетеля выступала корова шортгорнской породы, которую прислужник в черной ливрее привел из дамского гардероба в дальнем конце зала. На животное, великолепный образчик своего вида, снизошел дар речи благодаря некоей магии, которая передавалась в семье Пуки из рода в род. Раскачивая выменем и подгрудком в такт своим шагам, корова неловко втиснулась на место для дачи показаний и, обратив на судей свои большие глаза, медленно обвела их меланхоличным и одновременно уважительным взором. Пука, любивший на досуге побаловаться доением коров, тонкий знаток сельского хозяйства, не отрывал от коровы глаз, любуясь изящными очертаниями ее туши.

– Ваше имя, – отрывисто произнес он.

– Никогда про такое не слыхивала, – ответила корова. Голос ее был низким, утробным и несколько иным, чем привычные голоса млекопитающих женского пола.

– Вы знакомы с обвиняемым?

– Да.

– На какой почве – социальной или профессиональной?

– На профессиональной.

– Вы были удовлетворены характером ваших отношений?

– Никоим образом.

– Опишите обстоятельства вашего знакомства.

– В книге под названием – несколько тавтологическим, я бы сказала, – «Узы узника» мне предстояло исполнять предписанные природой функции. Однако доение мое осуществлялось нерегулярно. А замечу вам, что если корова не находится на последней стадии беременности, то она испытывает крайне неприятные, мучительные ощущения, если ее не доят по меньшей мере раз в сутки. Шесть раз на протяжении упомянутого романа про меня забывали, и очень надолго.

– Испытывали ли вы при этом боль?

– О да, и весьма сильную.

Судья Ламонт произвел длительный прерывистый звук, постукивая по столу донышком своего полупустого бокала, отчего портер в нем покрылся новой пышной шапкой пены. Звук был призван оповестить всех о том, что судья Ламонт собирается задать свидетельнице вопрос.

– Скажите-ка мне, – спросил он, – а сами себя вы доить не можете?

– Не могу, – ответила корова.

– Да вы, милочка, я смотрю, белоручка. Почему бы и самой не подоиться?

– Именно потому, что рук нет, а если б они у меня и были, то все равно оказались бы недостаточно длинными.

– Не очень-то уважительно вы относитесь к суду, – сурово произнес Ламонт. – Здесь, между прочим, суд присяжных, а не оперетка. У подсудимого есть вопросы?

Треллис с беспокойством прислушивался к множеству странных звуков внутри своей черепной коробки. Отвлекшись от этого занятия, он взглянул на судью. Черты судьи хранили отпечаток заданного вопроса.

– Да, есть, – ответил Треллис, стараясь встать и явить суду как можно более энергичный вид. Это, однако, не удалось, и, по-прежнему сидя, он обернулся к свидетельнице.

– Так значит, Белоножка, – сказал он, – тебе было больно, потому что тебя не вовремя доили?

– Да, было. Но только зовут меня не Белоножка.

– Вы заявили, что корова испытывает сильную боль, если ее не доить регулярно. Однако владелец коровы обязан делать еще одну важную вещь – так сказать, ежегодный ритуал, отчасти связанный с необходимостью обеспечить молоком наших прапраправнуков...

– Не понимаю, о чем вы.

– Если владелец коровы не справляется с этим делом, корова, насколько я понимаю, также испытывает острый дискомфорт. Надеюсь, в этом пункте у вас все было в порядке?

– Я не понимаю, о чем вы говорите! – возбужденно крикнула корова. – Я отвергаю ваши грязные инсинуации. Я явилась сюда не за тем, чтобы меня унижали и оскорбляли...

Со стороны судейской скамьи послышался громкий стук. Судья Ферриски с холодным негодованием нацелил свой грозный перст на обвиняемого.

– Ваша злонамеренная попытка дискредитировать образцового свидетеля, – сказал он, – и придать расследованию непристойный характер будет рассмотрена как неуважение к суду и наказана соответствующими санкциями, если вы немедленно не прекратите. Свидетель тоже может быть свободен. К счастью, мне не часто приходилось встречаться со столь неприглядными образцами до глубины души развращенной и болезненной натуры.