Флэнн О`Брайен: О водоплавающих

Ваш в спорте и по жизни. В. Райт.

Бланк: В. Райту, букмекеру, Вайверн, Ныо-Мар-кет, Саффолк. Сумма ставки и адрес, по которому она должна быть доставлена. От несовершеннолетних и студентов колледжа ставки не принимаются.

Я аккуратно сложил и сунул письмо в карман на правой ягодице и, подойдя к своему нежному ложу, расположился на нем в праздно горизонтальном положении. Закрыв глаза и ощутив легкую боль от ячменя на правом веке, я самоуглубился в царство своего разума. Кромешная тьма окутала меня, и мозговые извилины пришли в состояние полной расслабленности. Яркий квадрат окна слабо мерцал на кончиках опущенных ресниц. Увы, я ничего не мог противопоставить закону, по которому каждая книга должна иметь только одно начало. Немного погодя герой Древней Ирландии Финн Мак Кул выступил из потемок памяти, тот самый Финн, глыба мускулов, с тяжелым взглядом, тот самый, что запросто мог провести утро Ламмаса за игрой в шахматы с девушками в ярких кушаках.

Извлечение из машинописной рукописи, в которой описываются Финн Мак Кул и его люди, – юмористический или квазиюмористический экскурс в древнюю мифологию.

– Из звуков, какие доводилось тебе слышать, – вопросил Конан, – какой больше других пришелся тебе по сердцу?

– Что ж, скажу тебе так, – молвил Финн. – Когда семеро полков моих воинов стоят на равнине и свежий, холодный громогласный ветер-гуляка свищет меж их рядами – то это по сердцу мне. Заздравный звон чаш за пиршественными столами тоже по сердцу мне. Любы мне крики чаек и дружное курлыканье стройного журавлиного клина. А еще люб мне рев прибрежных волн у Тралея, песни трех сыновьев Меадры и удалой посвист Мак Лугайда. Сладко слышать мне прощальные крики и кукованье кукушки в мае. С радостью приклоняю я слух к свиному хрюканью в Маг-Ахне, и к реву оленя в Каре, и к веселому визгу фавнов в лесах Дерриниша. Глухое уханье сыча у Лох-Барра – слаще жизни то. Любо мне слышать хлопанье крыльев в темных колокольнях, мычанье коров, разрешающихся от бремени, быстрый плеск форели в озерных водах. А еще по сердцу мне жалобные крики маленькой выдры по вечерам и хриплые голоса маленьких соек за крепостной стеною. Всяк мне друг – и красноклювая клушица, и коростель, и бутылкохвостая синица, и болотная лысуха, и пятнистая кайра, и мохаровый баклан, и перелетная чайка, и длинноухая сова, что живет в кустарнике, и малая птаха из Уиклоу, и косоклювая ворона, и капюшоновая синица, и обычная черная ворона, и длиннохвостый зеленый попугай, и городская ласточка, и морской вьюрок, и ласточкохвостый пшеничный дергач, и крапчатая галка, и петушки из Голуэя. А как отрадно слышать рев речных вод, сталкивающихся с морскими во время прилива. Приятны для слуха также стрекотанье красногрудых карликов об зимнюю пору и далекий лай гончих псов, нарушающий безмолвные таинства богов. Стон раненой выдры в черной норе слаще пения арф. Нет пытки более страшной, чем быть связанным и брошенным в темную пещеру, без пищи и музыки, где рядом нет бардов, чтобы осыпать их золотом. Быть скованным ночью в темной яме, где не найдется даже, с кем сыграть в шахматы, – такого и врагу не пожелаешь! Зато как ласкает слух песнь укрывшегося в ветвях черного дрозда, ржанье потревоженной кобылицы, жалобный визг увязшего в снегу кабана.

– Говори же дальше, – молвил Конан.

– Воистину, не скажу более ни слова, – ответствовал Финн.

Сказав это, он поднялся, высокий как дерево, а собольи кишки, соединявшие его штаны из зеленой парусины с курткой из складчатой фланели, переливчато прошуршали друг о друга. Велик и страшен был его рост. Шея его – как ствол векового дуба, оплетенная жилами, вздувшимися во время шумных пиров и состязаний с бардами. Грудь – шире, чем расставленное дышло боевой колесницы, вся буграми и от шеи до пупа густо поросшая черной мужской растительностью и покрытая слоями мужественных мышц, скрывающих могучий костяк и выпирающих двумя холмами на груди. Руки его подобны были шеям диких зверей, вены на которых сплелись и туго вздулись за игрой на арфе, в часы охоты и состязаний с бардами. Каждое бедро его было толщиной с лошадиное брюхо, а каждая икра, оплетенная зелеными венами, – с брюхо жеребенка. Три команды его спутников по пятьдесят человек в каждой свободно играли в мяч на его широченной спине, способной загородить горный проход вражескому войску. И тогда молвил Финн: