Александр Дюма-сын - Исповедь преступника

Пребывание их в Париже продолжалось, и у них вошло в привычку посещать меня ежедневно.

Иза чувствовала себя в моей мастерской как дома, смеялась, играла, работала, пела, спала; кончилось тем, что она вошла в сущность моей работы, жизни, моих мыслей. Даже постоянное присутствие матери не тяготило меня. Ее нескончаемая, непрерывная болтовня убаюкивала меня, как мотив восточной мелодии, к которой ухо привыкает. Мне было хорошо с ними, и я однажды сказал:

— Хотелось бы мне таким образом всю жизнь прожить!

— И мне также! — подхватила Иза. — Мама, не остаться ли нам в Париже?

— Ты знаешь, что это невозможно! Что из тебя будет?

— Я вырасту и выйду замуж за г-на Клемансо. Ведь вы возьмете меня?

— Разумеется.

— Хороша пара! — заметила мать. — Оба бедны!

— На что нам богатство? — спросила девушка.

— К тому времени у меня будут хорошие средства! — возразил я.

— Слушайте, — обратилась ко мне Иза, — если я не найду обещанного мамой короля или принца, я буду вашей женой, честное слово. Решено?

— Решено!

— Интересно, если это сбудется!

И она весело засмеялась.

— А пока, — вмешалась мать, — завтра мы уедем и, вероятно, больше не вернемся.

При прощанье графиня сказала мне:

— Милое дитя, я с вами не стесняюсь, как будто вы родной… Конечно, я могла бы обратиться к другим, но вы первый предложили мне… Словом, денег у нас маловато… Надо купить кое-что для Изы. Одолжите мне пятьсот франков, я немедленно вышлю их вам из Варшавы…

Я с восторгом исполнил ее просьбу; это одолжение являлось лишним звеном в наших отношениях, и я радовался, что могу услужить Изе.

Я ответил, что на следующий день принесу деньги, и пригласил обеих дам отобедать в ресторане.

В шесть часов мы сошлись в Пале-Ройяле; я заказал прекрасный обед и под салфетку прибора графини сунул билет в 500 франков. За столом старуха выпила и стала еще болтливее; опытный человек на моем месте, прислушавшись к ее разговору, нашел бы многое подозрительным, но я только и думал о присутствии Изы и грустил о предстоящей разлуке с нею. Она же была весела и беспечна, как птичка: шалила, пела, то и дело повторяя между прочим: «Когда я буду богата, то сделаю то-то и то-то» — точно и сомнения не могло быть в ее будущем богатстве.

Я проводил их домой, обещал выслать бюст и портреты; решено было переписываться. Графиня выразила уверенность, что доставит мне кучу заказов от высокопоставленных лиц и, в конце концов, поцеловала меня.

Иза протянула мне обе ручки:

— До свидания, муженек мой!

— До свидания, женушка!

Мы произнесли это серьезно, но со слезами на глазах…

По крайней мере, я считал себя связанным… поверите ли, друг мой? Работая с этого дня, я надеялся на осуществление детской мечты в будущем, и она стала моей целью.

Недаром я поклялся жениться только по любви и сохранить душевную и телесную чистоту для этой идеальной любви. Таковы были мои юношеские грезы, и знакомство с Изой дало им новую пищу; идеал мой принял осязательную форму.

Однако надо заметить, что мой обет монашеской чистоты служил темой насмешек и любопытства в кружке моих товарищей-художников. Меня называли Нарциссом, Иосифом и т. д., сталкивали с красивыми легкомысленными женщинами, присылали мне натурщиц из падших созданий. Я любовался их красотой, лепил с них статуи и на все их заигрывания отвечал, что мне некогда терять время на пустяки.

После отъезда Изы я сделал статую Клавдии; шумный успех ее заставил моих товарищей устроить мне овации и задать пир в мою честь. В основе лежал злодейский заговор против моей сдержанности, не дававшей им покоя!

За обедом меня напоили, но как только г-н Риц удалился, стали подтрунивать надо мной и приставали до тех пор, пока я, словно в каком-то безумии, бросил пригоршню золота на стол и предложил невероятное пари.

Неужели это был тот самый застенчивый, наивный Пьер Клемансо? Возможно ли, чтобы несколько стаканов вина превратили его в дикого зверя, в хвастуна? Увы, это было так, хотя только на время опьянения.

Кто сказал, что Бог дал человеку свободную волю? Кому из смертных отдавал Господь отчет в своих планах и действиях? Может быть, первый человек, вышедший непосредственно из рук Творца, был одарен свободой воли, но мы знаем, как он употребил ее… С Каина свобода воли исчезает: он не властен в своих поступках и подчиняется физиологическому закону наследственности. Каин положил начало роковой невменяемости инстинктов!