Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла

— Я поеду, — сказала она, прислушиваясь к своему голосу, который звучал на удивление тихо. — Думаю, мне понравится. Занятия утомляют. Мне надо выйти на воздух.

— Она сбегала наверх за накидкой, которая затрепетала от её дыхания, а на верхней ступеньке лестницы дважды, словно девочка, танцующая под майским деревом, осмотрела носки своих туфель.

«Ведь я же себя скомпрометирую, — подумала она. — Увидят, как мы катаемся вечером вдвоём, и подумают, что мы помолвлены». Джозеф стоял у нижней ступеньки лестницы и, ожидая её возвращения, смотрел наверх. Он чувствовал страстное желание открыть ей для внимательного изучения всего себя, чтобы она могла увидеть всё, скрытое в нём, даже то, о чём он сам не знал, что оно существует.

«Так будет правильно, — подумал он. — Тогда она узнает, что я за человек, а если она узнает, она станет частью меня».

Она остановилась на площадке лестницы и сверху улыбнулась ему. На плечи её был накинут длинный синий плат и несколько её волос, выбившись из причёски, зацепились за синий ворс. Прилив нежности охватил Джозефа при виде этих выбившихся волосков. Он коротко рассмеялся.

— Спускайтесь скорее, пока лошади не поблекли, — сказал он, — а то упустим момент. О, я, конечно, имею в виду блеск, до которого Хуанито надраил упряжь.

Он распахнул перед ней дверь и, когда они подошли к коляске, подсадил на сидение, а сам, прежде чем отвязать лошадей, проверил застёжки из слоновой кости на уздечке. Лошади взыграли, и Джозеф был рад этому.

— Не холодно вам? — спросил он.

— Нет, нормально.

Лошади побежали рысью. Джозеф заметил, что, жестикулируя, он получил хорошую возможность изображать падающие звёзды и всю чашу неба, землю в вихре чёрных деревьев, горы, которые были волнами при возмущении земной поверхности и застывали в момент его наибольшей силы, или камнепад, с бесконечной медлительностью движущийся к востоку. Джозеф удивился бы, если для того, чтобы рассказать обо всём этом, нашлись какие-то слова.

Он сказал: «Мне нравится ночь. Она гораздо сильнее дня».

С первой минуты сближения с ним Элизабет была в напряжении, готовясь отразить его атаку на её резко очерченный и тщательно охраняемый внутренний мир, но сейчас случилось нечто странное и неожиданное. Может быть, тон, ритм, может быть, какая-то его собственная увлечённость своими словами сделали так, что стены её обороны пали. Кончиками пальцев она коснулась его плеча и, дрожа от восхищения, отдёрнула руку. У неё перехватило дыхание. Она подумала: «Какой позор, он еще услышит, что я пыхчу как лошадь», и нервно засмеялась в такт вздохам, зная, что вообще-то ей всё равно. Тайные помыслы, едва различимые даже мысленным взором в тайниках её сознания, вынырнули оттуда, и она обнаружила, что они вовсе не отвратительно-грязные, вроде слизняков, как она всегда считала, а почему-то праведные, радостные и светлые. «Если он коснётся губами моей груди, мне будет приятно, — подумала она. — Радость так и рвётся наружу, боюсь, не выдержу. Я поднесу свою грудь к его губам обеими руками». Представляя себе, как всё произойдёт, она знала, что будет чувствовать, изливая потоки своего тепла на его губы.

Лошади громко зафыркали и шарахнулись в сторону от тёмной фигуры, возникшей перед ними. Хуанито быстро подбежал к коляске, чтобы переговорить с Джозефом.

— Едете домой, сеньор? Я вас ждал.

— Нет, Хуанито, поедем ещё через некоторое время.

— Я подожду ещё, сеньор. Бенджи пьян.

Джозеф нервно заёрзал на сидении.

— Мне кажется, я знал, что он напьётся.

— Он вышел на эту дорогу, сеньор. Только что я слышал, как он поёт. Уилли Ромас тоже напился. Уилли счастлив. Уилли может и зарезать кого-нибудь сегодня ночью.

Руки Джозефа, которые, сохраняя чёткие контуры, в свете звёзд казались белыми, лишь чуть выдвигались вперёд, когда лошади мотали головами, уворачиваясь от ударов.

— Найди Бенджи, — отрывисто сказал Джозеф. — Я буду готов поехать через пару часов.

Лошади рванули с места вперёд, а Хуанито отскочил в темноту.

Теперь, когда её оборона была сокрушена, Элизабет ощутила, как несчастен Джозеф. «Он расскажет мне, и тогда я помогу ему».

Джозеф был суров, и лошади, чувствуя непреодолимую тяжесть его рук, натягивающих поводья, сменили рысь на спокойный размеренный бег. Они подъехали к зубчатому частоколу растущих у реки деревьев, когда внезапно из-за кустов раздался голос Бенджи:

— Estanda, bebiendo de vino,

Pedro, Rodarteу Simon … [8] Пили хмельное вино. Педро, Родарте, Симон (исп).