Федор Сологуб - Мелкий бес

– Барин мой милый, дай я тебе погадаю.

– Пошла к чорту! – крикнул Передонов.

Внезапное цыганкино появление испугало его.

– Барин хороший, золотой мой барин, дай мне руку. По лицу вижу: богатый будешь, большой начальник будешь, – канючила Людмила и взяла-таки руку Передонова.

– Ну, смотри, да только хорошо гадай, – проворчал Передонов.

– Ай, барин мой бриллиантовой, – гадала Людмила, – врагов у тебя много, донесут на тебя, плакать будешь, умрешь под забором.

– Ах ты стерва! – закричал Передонов и вырвал руку.

Людмила проворно юркнула в толпу. На смену ей пришла Валерия, села рядом с Передоновым и шептала ему нежно:

Я – испанка молодая.

Я люблю таких мужчин, А жена твоя – худая.

Мой прелестный господин.

– Врешь, дура, – ворчал Передонов.

Валерия шептала:

Жарче дня и слаще ночи Мой севильский поцелуй, А жене ты прямо в очи Очень глупые наплюй.

У тебя жена-Варвара, Ты, красавец-Ардальон.

Вы с Варварою-не пара, Ты умен, как Соломон.

– Это ты верно говоришь, – сказал Передонов, – только как же я ей в глаза плюну? Она княгине пожалуется, и мне места не дадут.

– А на что тебе место? Ты и без места хорош, – сказала Валерия.

– Ну да, как же я могу жить, если мне не дадут места, – уныло сказал Передонов.

Дарья всунула в руку Володину письмо, заклеенное розовою облаткою. С радостным блеяньем распечатал его Володин, прочел, призадумался, – и возгордился, и словно смутился чем-то. Было написано коротко и ясно:

“Приходи, миленький, на свидание со мною завтра в одиннадцать часов ночи в Солдатскую баню. Вся чужая Ж”.

Володин письму поверил, но вот вопрос: стоит ли итти? И кто такая эта Ж? Какая-нибудь Женя? Или это фамилия начинается с буквы Ж?

Володин показал письмо Рутилову.

– Иди, конечно, иди! – подбивал Рутилов, – посмотри, что из этого выйдет. Может быть, это богатая невеста, влюбилась в тебя, а родители препятствуют, так вот она и хочет с тобою объясниться.

Но Володин подумал, подумал да и решил, что не стоит итти. Он важно говорил:

– Вешаются мне на шею, но я таких развратных не хочу.

Он боялся, что его там поколотят: Солдатская баня находилась в глухом месте, на городской окраине.

Уже когда толпа во всех помещениях в клубе теснилась, густая, крикливая, преувеличенно-веселая, в зале у входных дверей послышался шум, хохот, одобрительные возгласы. Все потеснились в ту сторону. Передавали друг другу, что пришла ужасно оригинальная маска. Человек тощий, длинный, в заплатанном, засаленном халате, с веником подмышкою, с шайкою в руке, пробирался в толпу. На нем была картонная маска, – глупое лицо с узенькою бороденкою, с бачками, а на голове фуражка с гражданскою круглою кокардою. Он повторял удивленным голосом:

– Мне сказали, что здесь маскарад, а здесь и не моются.

И уныло помахивал шайкою. Толпа ходила за ним, ахая и простодушно восхищаясь его замысловатою выдумкою.

– Приз, поди, получит, – завистливо говорил Володин.

Завидовал же он, как и многие, как-то бездумно, непосредственно, – ведь сам-то он был не наряжен, что бы, кажись, завидовать? А вот Мачигин, так тот был в необычайном восторге: кокарда особенно восхищала его. Он радостно хохотал, хлопал в ладоши и говорил знакомым и незнакомым:

– Хорошая критика! Эти чинуши много важничают, кокарды любят носить, мундиры, вот им критику и подпустили, – очень ловко.

Когда стало жарко, чиновник в халате принялся обмахиваться веником, восклицая:

– Вот так банька!

Окружающие радостно хохотали. В шайку сыпались билеты.

Передонов смотрел на веющий в толпе веник. Он казался ему недотыкомкою.

“Позеленела, шельма”, – в ужасе думал он.

Наконец начался счет полученным за наряды билетикам. Клубские старшины составили комитет. У дверей в судейскую комнату собралась напряженно ожидавшая толпа. В клубе на короткое время стало тихо и скучно. Музыка не играла. Гости притихли. Передонову стало жутко. Но скоро в толпе начались разговоры, нетерпеливый ропот, шум. Кто-то уверял, что оба приза достанутся актерам.

– Вот вы увидите, – слышался чей-то раздраженный, шипящий голос.

Многие поверили. Толпа волновалась. Получившие мало билетиков уже были озлоблены этим. Получившие много волновались ожиданием возможной несправедливости.

Вдруг тонко и нервно звякнул колокольчик. Вышли судьи: Верига, Авиновицкий, Кириллов и другие старшины. Смятение волною пробежало в зале, – и вдруг все затихли. Авиновицкий зычным голосом произнес на весь зал: