Абдаллах аль-Мукаффа - Калила и Димна

И Димна ответил: «Что случилось, того не вернуть. Не мучь себя и не тревожь меня, попытайся лучше заставить льва предать забвению этот прискорбный случай. Я признаюсь, что причиной всего были мои легкомыслие и зависть».

Выслушав слова шакалов, тигр без промедления вернулся в царский дворец и вошел в покои матери царя. Приветствовав царицу, он взял с нее клятву, что она не разгласит доверенную ей тайну. Львица поклялась своим царским саном и честью, и тигр рассказал ей, какой разговор произошел между Калилой и Димной.

Наутро львица пришла к сыну и увидела, что он печален, грустен и задумчив, ибо он скорбел о том, что погубил Шатрабу, своего лучшего друга. Царица спросила: «О чем ты грустишь, отчего печален и какие думы тобой овладели?» И лев ответил: «Грущу я оттого, что меня не оставляют мысли о Шатрабе, которого погубил я собственными руками. Я вспоминаю, каким он был преданным другом, как верно служил и какие разумные давал советы, как я наслаждался беседой с ним и как бескорыстна была его помощь».

Царица сказала: «Худшее, в чем можно признаться, — это обвинить себя в жестоком и необдуманном поступке. Как ты мог совершить такую ошибку, как осмелился растерзать самого верного своего друга по злому наговору, ничего не зная наверняка и безо всяких доказательств? А теперь ты раскаиваешься и тоскуешь, но это не исправит дела и не принесет тебе пользы. Долгие думы лишь растравляют горе, ослабляют сердце, изнуряют тело и истощают душевные силы. Ты умен и проницателен, и тебе не занимать опыта, ибо довелось в жизни испытать многое. И долгое молчание также бесполезно. Поделись с нами своим горем, возложи на каждого из своих близких и родных долю скорби — и, может быть, ноша покажется тебе легче. И когда ты поймешь, что твоя скорбь бесцельна, ибо ею не вернешь и не оживишь друга, ты займешься полезным делом и велишь разузнать, верны ли те слухи, из-за которых ты казнил Шатрабу, сочтя его предателем и изменником. Не думаю, чтобы тебе было трудно узнать всю правду».

«Как же мне узнать правду?» — воскликнул лев, и царица ответила: «Мудрецы говорили: «Если хочешь узнать, кто тебя любит и кто ненавидит, кто твой враг и кого ты можешь считать другом, — спроси себя и загляни в свое сердце, ибо в нем, как в зеркале, отражается и вражда, и любовь». И если ты совершил недостойный поступок, то сердце твое выступит против тебя как свидетель и будет казнить тебя твоя совесть. Печаль твоя вызвана тем, что сердце подсказывает тебе: твой друг был невиновен и погиб из-за твоего легковерия и гневливости, а эти пороки ведут к самым тяжким грехам и непоправимым ошибкам. Когда стали говорить про Шатрабу дурное, тебе следовало бы сдержать гнев и хорошенько подумать, соответствуют ли слухи о предательстве верного друга тому чувству, которое ты к нему питаешь и которое, как тебе казалось, он разделяет. И сердце сказало бы тебе, что речи доносчиков — злая ложь и наглый обман, ибо сердцу видны самые сокровенные помыслы, и оно проникает в неведомые глубины души. А теперь еще раз подумай, какой грех мог совершить Шатраба, — ведь не зря так мучат тебя угрызения совести!»

И лев ответил матери: «После смерти Шатрабы я долго раздумывал, какое обвинение я мог бы ему предъявить, но не нашел в его поведении и речах ничего подозрительного, что послужило бы причиной гнева или говорило о его предательстве и неверности. И чем дольше я размышлял, тем больше находил в нем добродетелей и достоинств, так что моя любовь к нему и сожаление о том, что его не вернуть, все возрастали. И не мог я, как ни старался, припомнить о нем чего-нибудь дурного или найти в его натуре какой-нибудь порок, который побудил бы его к зависти, соперничеству со мной или вероломству. Потом я стал перебирать все свои поступки, но не нашел причины, из-за которой Шатраба стал бы моим врагом и замыслил лишить меня власти.

И после долгих и тяжких размышлений я решил расследовать это дело со всем тщанием, дабы мне стало ясно, был ли я прав, казнив Шатрабу, или совершил тяжкую ошибку. И я выполню свое решение, чего бы мне это ни стоило, хотя знаю, что теперь уже ничего не вернуть и не исправить. Из твоих слов я понял, что тебе известно больше, чем ты сказала. Если ты можешь дать мне какой-нибудь совет или один из моих приближенных поведал тебе важную тайну — откройся мне, расскажи все без утайки!»

Львица ответила сыну: «Если бы мудрецы не предостерегали нас от расточения доверенных денег, разглашения тайны и нарушения клятвы, считая это тяжким грехом и несмываемым позором, я открыла бы тебе все, что мне известно». — «Речи мудрецов можно истолковать по-всякому и понять как угодно, — воскликнул лев. — Я признаю, что ты права и слова твои разумны, но для тебя не секрет, что не всякую клятву соблюдают и не каждое данное слово свято. Всему есть свое время и место. Уместное и своевременное дело всегда полезно, а несвоевременное и неуместное — вредоносно и опасно. И опаснее всего обнаружить то, что следует скрыть, и скрывать то, о чем нужно объявить во всеуслышание, открыто. По моему мнению, тебе нельзя скрыть то, что тебе стало известно, ибо умолчание в этом случае неуместно и чревато опасностями. И кажется мне, что тот, кто поверил тебе эту тайну и взял с тебя клятву не разглашать ее, хитроумен и слабодушен, ибо, избавившись от опасного груза, он взвалил это бремя на твои плечи, предоставив тебе выбор: нести его в одиночестве либо обременить кого-нибудь из своих близких, и прежде всего меня. Я вижу, что ты тяготишься этой тайной и тебе хотелось бы поделиться с тем, кто тебе дорог и близок. Сбрось же со своих плеч тяжкое бремя, открой мне все, что тебе известно!»