— Ты нисколько не переменился, Габриэль! Ты покраснел, совсем как раньше…
Роковые слова: завеса спала, открылась реальность.
Неужели же она не наложила отпечатка на мою внешность? А в общем-то Матильда не ошиблась: я уже в те годы, когда мы играли вместе, был таким же порочным, как и теперь, но нежный возраст прикрывал это маской невинности… Я действительно не изменился: что бы я ни натворил, я все равно ничего не мог прибавить к своему истинному лицу.
— У тебя вполне здоровый вид… А ведь ты действительно болен… Мне все известно: я посмотрела твои рентгеновские снимки, когда приезжала сюда в последний раз… В медицине я теперь кое-что смыслю! Просто поразительно, как ты хорошо выглядишь.
Она спросила, повышается ли у меня температура, огорчилась, что я не измеряю ее каждый день. Мы пошли по дороге. Много сосен было вырублено, топоры не пощадили наши потаенные уголки, оголили Бальон, журчавший прежде под сенью дубов и ольхи. Речушка эта, к которой мы продирались некогда сквозь густые заросли, подрагивала теперь среди пней и щепок.
— А сам Бальон все тот же, — сказала Матильда. — Как ты думаешь, могут ли бомбардировки и газовые атаки уничтожить речки? Вода течет и течет, ей ничего не сделается…
— Нет, малышка, (так я всегда к ней обращался раньше), воду можно отравить… Смотри-ка, а наш «голубятник» еще здесь!
Голубятником, вы знаете, у нас называют укрытие для голубиной охоты. Мы забрались в него, как, бывало, в детстве. Мне и в голову не пришло воспользоваться уединением, никаких дурных мыслей не возникло и у Матильды. Мы встретились, как два ребенка, привыкшие проводить каникулы вместе, мы просто сидели рядом. Среди бескрайней тишины, вдыхая запах сухого папоротника, я снова утратил сознание реальности. В тот день я готов был поверить, что мои деяния, не оставившие следов на лице, не сказались и на моей душе. Может, у Матильды чистоты и невинности хватало на двоих? Несколько мгновений я наслаждался счастьем… Да, я понял тогда, что такое счастье… Потом Матильда сказала:
— А знаешь, Адила стала совсем другой… Ее не узнать: старуха.
Я промолчал. Капли дождя стучали по навесу из папоротника и веток. Совсем близко надсаживалась какая-то птица. Не думать об Адила! Не думать об Адила! Но сколько я ни старался, с этой минуты она стояла между нами. Матильда принялась расспрашивать, чем я занимаюсь, на что живу. Я отвечал уклончиво, с внутренней дрожью. Матильда, как это у нас водится, была девушкой практичной, в делах сведущей, ей так просто голову не заморочишь. По счастью, среди моих занятий имелись и такие, в которых позволительно признаться. В то время можно было купить любой товар, придержать его, а через месяц перепродать с большой выгодой. Матильда поморщилась, она называла это «спекуляцией».
— У тебя никогда не возникало желания уехать из Парижа и поселиться в Льожа? — спросила она.
— Что я буду здесь делать?
— Не знаю! Сам придумаешь…
Наши взгляды встретились в полумраке. Дождь кончился. От влажной земли тянуло холодом… Но нам было тепло. Я знал, что она хочет мне предложить. Догадывался… Поздно! Разве только потребовать новой жертвы от Адила?.. Собственно, и не жертвы даже: она меня больше не любила. Брак наш воспринимала как должное. Что она могла мне сделать?
— Ну, например, занимался бы моим поместьем…
— В каком качестве?
Она уклонилась от ответа, стала рассказывать про Брайтон, про двух своих подружек из Австралии, у которых родители погибли на пароходе во время торпедной атаки. Потом неожиданно спросила, знаю ли я, зачем она вернулась во Францию. Оказалось, ее прочили за Симфорьена Деба, их дальнего родственника, двадцатью годами ее старше. Он управлял поместьем еще при жизни ее родителей. Мое волнение не укрылось от Матильды.
— Я еще ничего не решила, — сказала она. — Вполне вероятно, я ему откажу, но в любом случае я не могла ограничиться письмом. Я ему слишком многим обязана…
Снова закрапало. Мы побежали домой. Я взял ее за руку, как в детстве, только теперь она бежала быстрее меня. Так, рука в руке, мы вошли в сумрачный вестибюль. Глухо рокотал гром. На кресле лежала шинелька медсестры.
— Адила уже дома, — сказала Матильда, — Я даже не решаюсь ее позвать. Мне кажется, она меня избегает… Ты не знаешь, она на меня за что-то сердится? Может, обижается, что я ей мало писала?.. В общем-то у нас не такие уж близкие отношения! Когда я выйду замуж, я смогу наконец жить у себя…
Читать дальше