Франсуа Мориак - Черные ангелы

Внутренняя тишина начала постепенно отступать, а жизнь — просачиваться в него со всех сторон. Аббат держался настороже, готовый принять удар. Ветки ему неспроста набросали… Эта выходка намекала на какое-то конкретное событие, о котором он пока не догадывался. Переходя площадь, он ускорил шаг. На ступеньках мэрии учитель разговаривал с помощником мэра Дюпаром. Священник поздоровался. В ответ только учитель поднес руку к берету, Дюпар же засмеялся и что-то прошептал ему на ухо. Подходя к дому, Ален Форка чувствовал себя, как лиса, затравленная вблизи собственной норы. В эту минуту он услышал, что малыш произносит имя мадам Рево, сестры, появление которой в Льожа и доставило ему столько неприятностей.

— Насчет того, что она в Люгдюно в гостинице, — это похоже на правду: ее по крайней мере трое узнали на базаре… Но некоторые еще говорят, что вы ее навещаете и будто встречали вас там в цивильном…

— Какая ерунда, — вздохнул аббат, доставая ключ из кармана. — Моя сестра в Париже.

В ту же секунду он сообразил, что со времени отъезда Тота не написала ему ни разу и, следовательно, у него нет никаких доказательств, что она действительно в Париже. Но что ей делать одной в Люгдюно?

— Под дверью письмо, — заметил Лассю.

Рука невинного ребенка протянула аббату желтый конверт. Ален знал, что это, он мог бы разорвать письмо, не читая. Однако он сунул его в карман незаметно для мальчика, готовившего кофе, и, оставшись один, вскрыл: «Подлец, лицемер, тебя видели в Люгдюно в пятницу вечером в семь часов. По соседству с вами ночевал коммивояжер от Тюаля. Он, может, и не видел, но зато слышал хорошо…» Священник несколько раз прерывался, задыхаясь от негодования, потом переводил дух и продолжал читать.

В эту ночь Матильда долго не могла заснуть. Как и все последние дни, ей не давали покоя мысли о женитьбе Андреса и продаже Сернеса и Бализау; к ним примешивались и другие причины для волнения. Ночная тревога никогда не бывает однородной, она, как симфония, слагается из множества переплетающихся мотивов. Слышала ли Катрин ее разговор с Габриэлем? В какую минуту она вышла в коридор и затаилась? Матильда пыталась вспомнить, что именно она говорила о дочери: «Была ли она здесь, когда я кричала (ведь я почти кричала), что она дурнушка, замкнута, необщительна? Слышала ли она? Если слышала, то это ужасно».

Но хуже всего другое. Матильда не сумела скрыть от Габриэля, что его коварные намеки задели ее за живое. Она ему солгала: Андрес был вовсе не таким уж бесхитростным. В нем действительно довольно долго сохранялась ребяческая наивность, и в ее присутствии он по-прежнему выставлял себя простачком, но теперь он играл роль, и она это прекрасно понимала. Он продолжал называть ее «Тамати», как в ранние годы, когда не мог выговорить «тетя Матильда». Сам тон, каким он с ней разговаривал, и манеры избалованного ребенка вполне соответствовали этому детскому обращению. Она оставалась для него «Тамати»… а между тем о многом в его жизни и понятия не имела.

Конечно же, в деревне трудно что-нибудь утаить… Но в обязанности Андреса входило следить за вырубкой леса, общаться с торговцами, он каждую неделю по нескольку раз уезжал на автомобиле и нередко пропадал по двое суток. При всей своей скаредности Симфорьен Деба на бензине не экономил, словно бы ему нравилось, что Андрес постоянно отсутствует. «Какой ему в этом интерес?» — спрашивала себя Матильда.

Вполне возможно, Андрес и в самом деле занимался только поместьем, наведывался к фермерам — единственным, в сущности, своим друзьям, выпивал при случае стаканчик-другой с бывшими однополчанами. «Только почему он последние полгода так тщательно следит за собой, ведь прежде я постоянно ругала его за неряшливость и называла грязнулей?» В его спальне, где Габриэлю из-за спертого воздуха стало трудно дышать, Матильда уже не в первый раз уловила запах лосьона и помады для волос. Андрес восхищался элегантностью своего отца, не замечая, что элегантность эта дурного тона. Здоровый крепкий юноша равнялся на потрепанного прожигателя жизни. Между прочим, он его сын и сын Адила. «Разве может их сын быть человеком простым?» Из чего, собственно, Матильда заключила, что Андрес ведет себя благоразумно? Представление о женщинах сложилось у него под влиянием отца, и местных девушек он судил беспощадно. Ни разу ни на одну не взглянул. Раньше такое высокомерие только радовало Матильду. «Придет время, — думала она, — и они ему понравятся». А теперь понимала: нет, не понравятся. Но ведь должно же быть что-то… Что именно? Матильда не знала, но она всегда угадывала, что происходит в душе ее воспитанника. И в эту самую минуту она чувствовала, что им владеет тайная всепоглощающая страсть. «Тем не менее он собирается жениться на Катрин, для него это вопрос решенный».