Степан Писахов - Я весь отдался Северу (сборник очерков)

– Торговый?

– Молчите, девки, – сымальщик из Архангельскова. Гляньте, сколь дотошно дом Онисима Максимовича снял.

Хваленки подошли, рассматривали и работу, и меня.

– Ох ты мнеченьки, дом-то исто капанный, и окошко разбито. Вставь стекло-то, вставь, не обидь хозяина, подрисуй.

– Ладно, вставлю, дома закончу.

Одна из хваленок не то смущенно, не то кокетничая спросила:

– А можно к Вам прийти рисоваться?

– Можно, рад буду.

Кисти уложены, этюд закончен. Хваленки собрались уходить.

– Хваленки, вы куда?

– За реку, на ту сторону.

– Возьмите меня с собой?

– С хваленками ехать дорого стоит. Коли по полтине на рыло дашь, поедем.

– Мое дело казной трясти.

Денег лишних нет. Решаю занять на дорогу домой у почтового чиновника.

Идем деревней, открылось окно, и звонкий голос догнал нас:

– Девоньки, вы куда? Нате-ко меня!

– Прибавляйся.

Девица прибавилась.

Старик перевозчик сел к рулю, а меня остановил:

– Не садись, парень, в весла. Мужиково дело править, бабье дело в веслах сидеть.

– Хваленки, песню споете?

– Андели, да разве хваленки без песни ездят?

– Тут и петь-то негде, и вся-то Пинега не широка.

– А мы не по реки, а по песни поедем.

Повернул старик лодку вверх. Затянули хваленки песню старинную, длинную, с выносом. Все зазвенело: и солнечный день, и яркие наряды хваленок, и песня… Допели. Старик повернул лодку, запели песню другую – веселую. Подъехали к берегу. Девицы в гору.

– Девушки, хваленки, стойте, погодите, деньги возьмите!

Хваленки с высокого берега прокричали заспевно:

– Доброй человек сымальщик, где же это видано, где же это слыхано, чтобы хваленки за деньги пели? За слово ласково, здоров будь!

Село Койнас. Звонят к всенощной. Спрашиваю ямщика:

–Завтра праздник?

Ямщик сердито обернулся:

– Вижу, что везу безбожника. Праздников не знат. Кабы знал, что безбожник, на козлы не сел бы. – Повернулся к лошадям: – Ей вы, ленивые!

На постоялом дворе лошади были. Решил заглянуть в церковь – может быть, есть интересные иконы или сохранился старинный иконостас.

Вошел. Служба еще не началась. Поп где-то задержался с требой.

На скамейках направо и налево сидят молча. Направо – старики, налево – старухи.

Есть понятия хорошего тона в разных городах и обществах, а у нас на Севере, в дальних краях его, хороший тон особенно строг. Я как на сцену вышел. Ужели, думаю, провалюсь, не сумею войти, как следует. Смотрят с двух сторон за каждым моим движением.

Отошел от порога три шага, чтобы не помешать входящим за мной. Сделал три поклона в сторону иконостаса. Делал все слегка замедленно. Повернулся к старикам и без крестного знамения поклонился – рукой до полу.

Старики встали стеной, все враз поклонились – рукой до полу, выпрямились, сели. Сели прямо, не сгибая спины, не кладя ногу на ногу. Руки или скрещены на груди, или положены на колени.

Я так же не спеша повернулся к старухам. Так же отвесил поклон, выпрямился. Старухи встали стеной, все разом поклонились, сели.

Я подошел к старикам – раздвинулись, дали место. Сел, выпрямился, ноги поставил слегка раздвинув, руки положил на колени. Тихо. Среди старух одна – видом Марфа Посадница – слегка стукнула палкой-посохом:

– Что, старики, не спросите – чей?

Я встал, поклонился Марфе Посаднице, выпрямился и сказал:

– Старики молчат. Дозволь со старухами разговор вести.

Марфа Посадница тоже встала, согнулась в поклоне, выпрямилась, села. Сел и я.

– На поклон легок, на слово скор, говори чей?

– Слыхали? – назвал я отца и мать.

Старуха в ответ назвала моего деда и бабушку.

– Достойных родителей сын. Далеко ли дорога твоя?

– Еду к Андрею Владимировичу.

Не надо было пояснять, что Андрей Владимирович – Журавский – работает на сельскохозяйственной опытной станции Усть-Цыльмы.

– Хороший человек Андрей Владимирович, работает на пользу людям.

Пришел священник. Началась служба. Уйти к самовару, к книге уже нельзя.

Служба кончилась. Вышел из церкви, отошел от порога три шага, чтобы не мешать выходящим за мной, повернулся. Около стоит Марфа Посадница.

– Пойдем ко мне в гости.

– Покорно благодарю, поздно сейчас.

– А ты не кобенься, не тебя чествую, а твоих дедушку да бабушку, твоих папеньку, маменьку. Ты-то ишшо поживи да уваженье себе наживи.

– Я не кобенюсь. Да время позднее, и завтра праздник, надо обедню не проспать.

– Верно твое слово. И я-то, старая, зову гостя на ночь глядя да ишшо под праздник! Приходи завтра после ранней обедни.