Эдуард Вильде - В суровый край

— Какую работу? Да говори же толком!

— Стану я тебе еще рассказывать — что да как… Работа всякая бывает. Гляди-ка, вот и задаток получил — три рубля, вот они!

Ухмыляясь, он вытащил из кармана скомканную бумажку и протянул ее матери.

— Откуда ты взял эти деньги?

— Я же сказал… Чего ты ко мне пристала? Завтра поговорим. Укройся да спи.

Посвистывая и шатаясь, Яан стал стаскивать с себя куртку, наткнулся на печь и опустился на стоявшую около нее лавку. Видно, часы, проведенные в жаркой избе на духовной беседе, не только не прояснили головы Яана, напротив, еще больше затуманили ее.

Мать поднялась с постели, стащила с него сапоги, сняла жилетку и стала уговаривать лечь. Яан лепетал ласковые слова, гладил ее по голове, по морщинистому лбу и вдруг заплакал. Несколько раз поцеловав дрожащую руку матери, он, всхлипывая, уткнулся лицом ей в кофту.

Кай старалась его успокоить и утешить. Она ничего не спрашивала, заботливо довела Яана до кровати, на которую он тяжело повалился. Яан все еще силился говорить и между прочим похвастался, что был в Тыну-Юри на духовной беседе и молился о ней. Вскоре он захрапел.

Едва Кай собралась лечь спать, как услышала тихий стук в дверь. Кто бы это мог быть так поздно? Она пошла открывать. В комнату вошла Анни, укутанная в большой шерстяной платок.

— Яан дома? — спросила она, стараясь подавить волнение.

— Дома, — ответила мать. — Спит уже.

— Вот хорошо! — прошептала девушка, глубоко вздохнув и бросив взгляд на койку Яана. — Я так беспокоилась за него.

— Ты?.. Разве ты знала?

— Мне сказали… Он был в Тыну-Юри на беседе…

— И ты так поздно пришла сюда?

— Я бы еще позднее пришла, если бы нужно было… — Анни что-то прятала под платком. Подойдя к кровати Яана и убедившись, что он спит, она вытащила сверток.

— Здесь немного бобов и кусочек мяса, — шепнула она, передавая сверток матери. — Я давно уже собиралась принести, да все некогда было… Ты только Яану не говори… Скажи, что заняла…

— Ах ты, добрая моя, — проговорила мать и погладила девушку по щеке. — Что тебе о Яане сказали? Кто его видел?

— Отец и Мари, — ответила Анни; в ее глазах, смотревших на спящего Яана, отражалась печаль. — Скажи, мать, куда он еще ходил сегодня? Ведь его долго не было дома?

Кай пробормотала что-то невнятное, словно извиняясь за сына. Анни пододвинула скамейку к кровати Яана и села. Она долго-долго смотрела на спящего. Глубокая печаль, какая отражается разве только в глазах матери, омрачала лицо девушки. Она не проронила ни слова.

Спящий вдруг забормотал во сне. Он называл имена Каареля Холостильщика и Юку Кривой Шеи, хрипло смеялся, прищелкивал языком; потом вдруг затрясся от рыданий. Анни взяла его горячую руку, отвела у него со лба спутанные пряди волос. Мать, полураздетая, тоже стояла у кровати.

— Он тратил сегодня деньги? — шепотом спросила Анни.

— Он взял с собой рубль, а принес три.

— Откуда он взял их?

— Не знаю, сказал, что работу нашел.

— Где?

— Я так и не поняла.

Анни задумалась.

— Мама, — сказала она, — попроси Яана, чтобы он больше не ходил в трактир. Попроси его… Скажи, что я сильно беспокоюсь.

Кай погладила Анни по русой головке.

— Ладно, скажу. Я и сама беспокоюсь. Господи, господи, наставь его на путь истинный.

Они грустно глядели на Яана, как на больного. Наконец Анни встала.

— Спокойной ночи, мама, мне пора. Лучше всего — не говори ему, что я приходила. А то ему стыдно будет, И попроси его быть благоразумным. Скажи ему, чтобы не водился с Каарелем и долговязым Юку, — эти мошенники не друзья ему. Эх, если бы он только взялся за ум!

Легко и незаметно, как тень, девушка выскользнула из лачуги. Мать заперла дверь на засов, потушила свет и легла.

Глубокий ночной покой объял лачугу, скрыв под своим темным, мягким крылом тревогу, страх и душевные муки. В небе горели звезды. Дружески и благосклонно глядели они и на черную курную хибарку Вельяотса, и на хутор Виргу, с его гладкой тесовой крышей и белой трубой.

Уже некоторое время на хуторе Виргу кипела работа. С утренней зари до позднего вечера женская половина дома шила не покладая рук. Шли приготовления к свадьбе. В минувшее воскресенье в церкви состоялось первое оглашение, а через три недели Мари с Пээтером из Луйге пойдут к алтарю. У богатой невесты сундук для приданого громадный, в него еще поместится много добра, даром что его наполняют с давних пор. Мари не такая девушка, чтобы оставить где-нибудь свободный уголок: она до отказа набивает свои ящики и шкатулки, она кучами складывает добро. Она не из тех невест, которые начинают новую жизнь в мечтах о любви: в голове у нее ясно, на душе прохладно. Она может забыть все, но только не свою выгоду. У Мари всего достаточно, но она требует еще и еще. Она берет и то, что считает необходимым, и то, чего ей совсем не нужно. Она не щадит ни отцовского кошелька, ни здоровья своих работниц. Из мошны она извлекает все, что можно, она изнуряет девушек работой. Ей необходимо богатое приданое, ведь ее жених человек зажиточный и хочет иметь достойную жену. С точки зрения Мари, это желание так же естественно и законно, как и ее собственное требование, чтобы отец, выдавая дочь замуж, обеспечил ее по своему достатку. И старый Андрес сознает свои отцовские обязанности, он любит свою практичную дочь, — ведь Мари всегда была послушным ребенком, никогда не причиняла ему забот, не срамила его. Он с удовольствием называет ее своей дочерью.