Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 72

1899 г. Марта 11. Москва.

Милостивый Государь

Николай Александровичъ,

Деньги 177 р. 22 к., собранныя и присланныя вами, я получилъ и отправилъ нынче въ Казанскую губ., гдѣ по свѣдѣніямъ, полученнымъ мною, нужда очень велика. Ваше пожертвованіе, также какъ и другія, въ количествѣ 1100 р., я переслалъ К. А. Юшкову, лицу извѣстному, уважаемому и близко стоящему къ дѣлу. 1

Принося вамъ благодарность отъ лица нуждающихся, остаюсь съ совершеннымъ уваженіемъ, готовый къ услугамъ

Левъ Толстой.

11 Марта 1899.

Печатается по листу копировальной книги, хранящемуся в AЧ. Местонахождение автографа неизвестно. Публикуется впервые.

Николай Александрович Рустицкий, земский начальник второго участка Духовщинского у. Смоленской губ., посылая на голодающих 177 р. 22 коп., просил Толстого уведомить о получении пожертвования, «для сообщения знакомым, которые приняли в этом деле участие. Мне хочется передать им копии с Вашего ответа, а потому прошу не поставить в вину мне, что утруждаю Вас просьбой об ответе», — писал Рустицкий Толстому 28 февраля 1899 г.

1Об отправке этих денег в Казань, на имя К. А. Юшкова, есть упоминание в отчете о пожертвованиях в пользу голодающих, напечатанном в «Русских ведомостях» 1899, № 78 от 20 марта. О К. А. Юшкове см. письмо № 52.

1899 г. Марта 12? Москва.

Очень вамъ благодаренъ, любезный Александръ Николаевичъ, за присылку писемъ. Я только началъ ихъ читать — думаю, что они очень интересны и содержательны. Съ удовольствіемъ исполню всѣ выраженныя вами желанія. Я съ большимъ интересомъ прочелъ ваше письмо и вашъ разсказъ «По дорогѣ». Очень жалко, если онъ испорченъ. Если будете въ Москвѣ, очень радъ буду возобновить знакомство.

Съ совершеннымъ уваженіемъ готовый къ услугамъ

Левъ Толстой.

На конверте: Калуга, Вѣнская ул., Александру Николаевичу Гончарову, свой домъ.

Печатается по автографу, хранящемуся в ГТМ (поступил от М. Ф. Суперанского). Датируется по почтовому штемпелю: «Москва, 13 марта 1899». Отрывок опубликован в «Каталоге выставки в память И. А. Гончарова в Симбирске», Симбирск, 1912, стр. 25.

Александр Николаевич Гончаров (1843—1907) — сын Николая Александровича (1808—1872), племянник писателя Ивана Александровича Гончарова (1812—1891). Кончил Дерптский университет, геолог, обогативший европейские музеи рядом ценных геологических находок. Занимал разные должности и закончил службу членом-оценщиком Калужского отделения крестьянского банка. В 1895—1899 гг. поместил в «Книжках недели» несколько очерков, в 1906 г. написал воспоминания об И. А. Гончарове, опубликованные в «Вестнике Европы» 1908, II. См. «Каталог выставки в память И. А. Гончарова в Симбирске», Симбирск, 1912, стр. 9 и статью М. Ф. Суперанского «Ив. Ал. Гончаров и новые материалы для его биографии» — «Вестник Европы» 1907, 2 и 1908, 11—12.

Ответ на письмо А. Н. Гончарова от 27 февраля 1899 г.: «Глубокоуважаемый Лев Николаевич. Посылаю Вам копии с писем г-жи Акимовой из Петропавловской крепости к сестре, которую поселили здесь, под надзор полиции за то, что она сестра анархистки. Пробыла она в одиночном заключении четыре года, а теперь ее ссылают в Верхоянск на десять лет. Меня поразили эти письма: в них видно как восемнадцатилетняя девчонка вырастает, мыслит и превращается в сильную, мужественную женщину, сознательно относящуюся ко всему окружающему. Она сошлась с анархистом Распутиным, от которого у нее родилась дочь, ребенка у нее отняли и переслали его сюда сестре. Распутин, вследствие болезни, не мог выдержать всего срока заключения и через год написал на имя государя прошение, в котором просил о немедленной его ссылке в Якутскую область. Его послали в Средне-Колымск, а Акимова не могла ему простить этого поступка и написала ему, что она не может быть его женой. В письмах встречается часто имя Ваня, Иван Спиридонович, Спиридоныч — это Распутин. В крепости Акимова выучилась английскому, французскому, немецкому языкам, а также прихватила и якутский. Сколько она сохранила любви к ближним, какая любовь к детям, удивительная жизнерадостность и вера в свою силу. Это та же самая женщина, которая в восемнадцать лет шла за Распутиным, приготовляла нитроглицерин и готова была на ряд убийств, проповедуя, что для общего блага, для счастия народа, можно пожертвовать несколькими сотнями голов! Одно время она сходила с ума; но взяла себя в руки, «подтянулась» и выплыла, как она выражается. Мне бы очень хотелось знать Ваше мнение, и какое произвели на Вас впечатление эти письма? Не знаю, вспомните ли Вы, а я помню до мельчайших подробностей проведенные у Вас несколько часов в Самарской губернии в Вашем участке. Это было в июне 1873 года. Я приехал к Вам, дома были Вы и графиня, дети ушли с гувернером куда-то в степь, на охоту, кажется. У Вас был в гостях башкир Мухамеджан, которого я знал уже давно, жил я у него на кумысе в 1865 году, а потом провел у него на кочевке несколько дней с англичанином Макензи Уоллес, автором книги «Russia». Вы в продолжение двух часов играли в шашки с Мухамеджаном, и он, оканчивая партию, прибавлял: «сыди, граф, в нужник», или: «теперь гуляй в нужник». «Так не говорят, —поправляли Вы его, — а нужно сказать: в Седан». Тогда это слово было в большом ходу: французы были побиты. Вот скоро будет пятнадцать лет, как я живу в Калуге, где служу в дворянском банке и разъезжаю и оцениваю дворянские гнезда, леса, луга и бывшие бобровые гоны. Пробовал заниматься литературой, но когда увидишь свое детище в печати, то, принимая во внимание, что я «мужчина седой наружности», как выражался Горбунов, делается стыдно. Пишу я в «Книжках недели»; а г-н Гайдебуров с нами, мелкими писаками, совсем не церемонится: вычеркивает, выпускает, корректура самая плохая, поэтому выходит бессмыслица. В февральской книжке «Недели» помещен мой рассказ «По дороге», который я тоже не узнал. Раньше, за август 1898 года, у меня был помещен рассказ «Последние могикане». Здешние ребята его прочли и ругали меня за то, что я не понял культурной задачи дворянства, что из прошлого я взял лишь дурное, а крепостное право имело много хороших, добрых патриархальных сторон [...] Калужане ничем не интересуются, исключая службы владыки, соборных певчих и петербургских производств. Переселение духоборов в Канаду в здешнем «обществе» не вызвало даже порицания власть имеющих, а находят, что правительство поступает очень мудро, освободив Россию от зловредного элемента. Моя жена по этому поводу ужасно кипятится, негодует и возмущается; а я давно на всё махнул рукой, сознавая ясно, что у нас всё это легко продолжится лет двести, если не больше. Правительство еще милостиво у нас поступает, терпя разных штундистов, молокан и прыгунов, а легко бы могло приказать устроить костры сжигать их, топить; мы всё перенесем и всё выстрадаем! Даже впоследствии запишем себе в истории на приход, что вот какие мы хорошие — всё испробовали и всегда молчали, не роптали, как другие. Моя дочь — большая Ваша поклонница; в прошлом году она и приемная дочь предприняли путешествие пешком в Шамардин монастырь, чтобы взглянуть на Вашу сестру, гр. Толстую. В нашем имении, при селе Покровском Перемышльского уезда, есть церковь, и молва идет, что Вы тут отдыхали. Девочки мои по этому поводу делали разыскания, но верного ничего не узнали, а только говорят, что Вы пешком ходили в Оптину пустынь и будто бы останавливались в Покровском. Прошу Вас, Лев Николаевич, по прочтении присланных писем возвратить мне их, если возможно, с Иваном Ивановичем или прислать их посылкой, а не под бандеролью . Позвольте попросить Вас прислать Вашу карточку, если возможно, с Вашей подписью; это доставит большое удовольствие всем нам, а в особенности молодому поколению. Прошу извинить за мое длинное письмо и лишние слова».