Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 72

3Павел Иванович Бирюков.

4Варвара Сергеевна Толстая (1871—1920), племянница Льва Николаевича, вступила в гражданский брак с пироговским крестьянином Владимиром Никитичем Васильевым, служившим в имении ее отца. Она предполагала оформить отношения официальным браком. Это положение крайне удручающе действовало на ее отца и семейных. См. письмо № 173.

5Николай Леонидович Оболенский, муж Марии Львовны Оболенской.

М. Л. Оболенская ответила отцу 28 февраля: «Дорогой пaпà, сегодня получила твое письмо, и оно очень меня тронуло. Спасибо тебе за него: ты не можешь себе представить, как мне дорого то, чтò ты мне пишешь, и какую радость доставляет мне твоя ласка и любовь. Я тоже постоянно о тебе думаю и часто жалею и за себя и за тебя, что ты не здесь и не живешь с нами той тихой жизнью, какой мы теперь живем. Коля скучает по работе для тебя, и мне тоже очень не достает хотя бы заботы о ней. Твое письмо нынче даже подняло у нас с Колей целый разговор о том, чтобы ехать в Москву пожить около тебя и пописать для тебя и собрать «Воскресение» в полном виде. Но, вероятно, мы того не сделаем, хотя это, может быть, было бы очень хорошо [...] В Пирогово даже жутко ехать на все тамошние истории. Ужасно мне жаль Варю, она упорно идет на то, что мне, кажется, и ей самой представляется несчастием, и не отступает из самолюбия и упрямства. И стариков жаль. Меня ужасно огорчают Толстые, и как-то их теперешнее состояние пошатнуло мою веру в возможность радостного безбрачия (несмотря на то, что я замужем, я верила в нее). Прощай пока, милый папаша, целую тебя крепко, как люблю, и очень, очень благодарю тебя за всё. Не завидуй, что не можешь стать истерической дамой, — это хуже, духовная аптека как-то делается менее действительна по мере увеличения материальной аптеки, и труднее заставить себя спеть шведский «all is right» [«все хорошо»]. Папаша, милый, как мне хочется, чтобы тебе было хорошо и не грустно. Твоя Маша». Опубликовано полностью в переводе на немецкий язык в книге «Vater und Tochter. Tolstois Briefwechsel mit seiner Tochter Marie», Rotapfel-Verlag, Zürich und Leipzig, 1927, стр. 115—117. В дальнейшем книга будет называться «Vater und Tochter».

1899 г. Февраля 28. Москва.

Дорогой другъ,

Хочется написать вамъ два слова. Спасибо за письмо. Пишите о себѣ. Если пригодится работа въ Р[усскихъ] В[ѣдомостяхъ], буду радъ. Пользуйтесь мною въ литерат[урномъ] мірѣ.

Цѣлую васъ и вашихъ.

Л. Т.

Печатается по автографу, хранящемуся в БЛ. Приписка к письму 7 М. А. Маклаковой. Датируется по почтовому штемпелю: «Москва, 28 февраля 1899». Публикуется впервые.

Письмо П. А. Буланже в архиве не обнаружено. Живя в Англии, Буланже испытывал большие материальные затруднения и находился в подавленном душевном состоянии. Будучи непосредственно расположенным к нему, Толстой старался обеспечить ему материальный заработок в журналах и газетах, в частности в «Русских ведомостях», и своим участием ободрял его (см. письмо № 38). В письмах к Толстому Буланже делился своими переживаниями и жизненными неудачами. 15 мая 1899 г. он писал: «Всё сводится к тому, чтобы добыть средства на жизнь. И так как это надо сделать серьезно, то на это и уходят все силы, вся энергия, и опять попадаешь в то же рабское состояние, в котором был. Часто, когда приходишь к ясному сознанию этого, просто страшно делается. А когда видишь, что все так живут, то еще страшнее [...] Я стал так чуток к этому, что мне страшно становится знакомиться с людьми [...] Некоторые, видя, что я нуждаюсь, и зная, что они могут помочь, принимают такой тон в своих отношениях со мной, что мне больно. Например, одна газета, с заправилой которой я был в России довольно хорошо знаком, и которая, зная меня тогда, приглашала писать, теперь, помещая изредка посылаемые мною статьи, считает нужным сообщить мне, что печатает посылаемое только, чтобы помочь мне, и [1 неразобр.] я думал над этим и понял, что писания мои негодны, но что сердце их доброе, и они всё-таки печатают, и я решил больше не посылать туда своих корреспонденций. Я никак не могу привыкнуть к мысли, что печатать можно не вследствие достоинства написанного, а по разным другим соображениям. Теперь я понял, какую я во всех смыслах бестактность совершил, посылая Вам свои корреспонденции и прося похлопотать о помещении их. Благодаря тому, чтобы сделать Вам одолжение, могли печатать негодное, и это ужасно нехорошо, а потом причинял Вам хлопоты, а у Вас их и без того много. Больше не буду[...] Вот мои злосчастные литературные дела. На все лады они показывают мне, что я для них непригоден, и я сам чувствую это. Теперь ломаю голову над тем, чтò дальше предпринять, и у меня из головы не выходит мысль попытаться поехать в Китай и поступить там на постройку железной дороги. Так как мне в Китае не запрещено жить, то это может быть было бы самым подходящим для меня».