Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 79

Все люди угнетенные и подавленные, как народы, так и классы (рабочие нашего времени), так и женщины могут освободиться никак не стремлением достигнуть того положения, в каком находятся угнетатели, а только тем, чтобы в своем сознании и своей жизни стать выше их. Угнетенные народы, как поляки, индусы и многие другие, стремясь к освобождению, желают получить права своих поработителей; точно так же рабочие, в своем стремлении к освобождению, желают получить права капиталистов-богачей; точно так же женщины идеалом своего освобождения ставят получение прав мужчины. Всё это показывает только то, что порабощенные стоят по своему мировоззрению не выше тех идеалов, которыми живут поработители. Они стоят даже ниже своих поработителей, не имея силы достигнуть этих идеалов и только завидуя своим поработителям.

И потому действительно освободиться могут все порабощенные, в том числе и женщины, только тем. чтобы поставить себе идеалы выше идеалов поработителей. Так, в вопросе об освобождении женщин им нужны никак не права поступления в заведения, наследства, представительства и всякие другие, а нужны идеалы не мужчины, а человека, в высшем смысле этого слова: идеал любви ко всем, идеал всегда при всех условиях достигаемый и ведущий не одних женщин, но и женщин и мужчин к осуществлению той свободной жизни, основанной не на насилии, а на любви, к которой стремится человечество. И женщины, именно женщины, как мне думается, легче мужчин могут и должны достигнуть этого идеала.

Вы скажете: какие же для этого средства? Средства — самые простые, но до такой степени не признаваемые людьми, что они кажутся им чем-то необыкновенным и трудным. Средства эти, первое, в том, чтобы не только не совершать насилий, в чем женщины повинны менее, чем мужчины, но и второе, в том, чтобы не участвовать в насилии, т. е. не пользоваться насколько возможно теми средствами, из которых главное — богатство, которое дает насилие, и, наконец, третье, самое могущественное, которым владеют только женщины, это: неодобрение, несочувствие как делам насилия, так и людям, посвятившим себя на служение насилию, как всякого рода правителям, судьям, а главное, военным, воздержание себя от брака с такими людьми.

Да, я истинно думаю, что именно женщины, менее виновные в насилии, менее привычные к нему, по своей натуре более склонные к кроткому, любовному перенесению обид от людей, что именно они-то и призваны самым могущественным образом содействовать установлению того нового строя жизни, к которому стремится человечество. Но для того, чтобы достигнуть этого, женщинам, очевидно, надо стать выше мужчин в добродетели воздержания от роскоши и целомудренной жизни, стать гораздо выше того уровня, на котором стоит теперь большинство и мужчин и женщин. Только при этом условии женщины достигнут той свободы, которой они ищут. А в том, что это возможно, убеждает меня то, что я имел и имею счастье знать таких женщин. А если это возможно для некоторых, то почему же это было бы невозможно и для всех?

Вот те мысли, которые вызвал во мне ваш доклад. Очень рад был бы знать, что вы соглашаетесь с ними.

Ясная Поляна.

10 апреля 1909 г.

Печатается по машинописной копии из AЧ. В ГМТ сохранился черновик этого письма.

Стефания Карловна Исполатова (1862—1921) — художница и либеральная общественная деятельница, член совета московского отделения Российской лиги равноправия женщин.

В письме от 6 апреля (почт. шт.) сообщала Толстому, что посылает ему № 12 за 1908 г. журнала «Союз женщин», где на стр. 12—16 был напечатан ее доклад «Самосознание женщины как фактор обновления общественного строя», читанный ею 15 декабря 1908 г. на первом Всероссийском женском съезде. Разъясняя в письме некоторые мысли, выраженные в докладе, она просила Толстого написать об этом докладе хотя бы «короткое мнение».

1909 г. Апреля 11. Я. П.

Аркадий Егорович,

Я прочел внимательно ваше письмо. Всё, что вы пишете мне давно уже знакомо и — простите меня — совершенно не нужно мне. То понимание жизни, к которому я пришел уже десятки лет тому назад, не есть вера, а есть сама жизнь, или, скорее, неизбежное условие моей жизни, как дыхание, пища для тела. С этим пониманием жизнь моя есть неперестающее благо; без этого понимания я не мог бы жить, не мог бы идти к смерти с тем спокойствием, с которым я иду теперь. И потому я не могу себе представить, вследствие чего я бы мог изменить это свое дающее мне полное благо состояние и изменить для верования, совершенно для меня непонятного. Хотя и не понимаю, как это делается, верю, что есть люди, и вы в том числе, для которых эти верования необходимы и дают благо. Я никак не позволю себе желать нарушить верование таких людей; желал бы, чтобы и другие люди (чего, к сожалению, нет, так как я каждую почту получаю обратительные письма от людей разных верований) относились так же бы и ко мне.