Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 84

Л. Т.

На конверте: Москва. Хамовнический переулок, № 15. Графине Софье Андревне Толстой.

1T. Л. Толстая уехала нездоровая в Москву 24 февраля.

2П. Н. Гастев, М. В. Алехин, М. А. Новоселов.

3Елена Михайловна Персидская — сотрудница на голоде 1891—1892 гг.

4Кучер.

5Письмо Ермолаева от 26 февраля.

6Екатерина Ивановна Баратынская, рожд. Тимирязева — первая жена московского вице-губернатора Л. А. Баратынского.

719 февраля С. А. Толстая сообщала: «Вчера был старик Стахович и страшно меня опять расстроил» (ПСТ, стр. 503).

8От 30 января и 7 февраля.

1892 г. Февраля 28. Бегичевка.

Жили мы впродолжении этих мятелей в совершенном уединении и тишине; вчера, 27, поехал я опять в Рожню (Таня знает) верхом, но опять не доехал. Намело снегу горы, и дорог нет нигде. Был в Колодезях и друг[ой] деревне о дровах и приютах для детей, потом ковал с мужик[ами] и приехал домой в 5. Дома нашел Е. И. Баратын[скую] с письмом Шведа; 1тотчас же после приехал Высотский, 2приятель Владимирова, потом к вечеру два брата Алехины, 3из Полтавы Скороход[ов] 4и Сукачев, 5их товарищ. Всем порознь я очень рад, но все вдруг слишком много. Нынче Высоцк[ий] уезжает и везет это письмо. Скорох[одов] с Сукач[евым] поедут в Куркино к лошадям. Митрофан Алехин поедет с Пошей в Орловку на выдачу и с тем, чтобы заведывать Орлов[скими] столовыми и вести у нас всю бухгалтерию, чего он мастер. Он очень симпатичен, — не похож на Арк[адия]. — Теперь о хлебе.

В последнем письме я, помнится, объяснил тебе, что значит то, что Количка принял заказ на 22 вагона, а я не понимал, что это значит. Так всё прекрасно. Пускай он закупает. Только не знаю, есть ли у него свидетельства. Он пишет 6нынче, присылая подробный отчет, что ему нужны 24 свидетельства. Выслала ты их ему? Если нет, то вышли, если можешь, или добудь (ты, Таня) и вышли. Вам из Москвы удобнее и скорее списаться с губернаторами. И Количке подтверди, чтобы он закупал, если есть время.

О Гроте я писал:, а он еще пишет письмо и присылает гектограф[ическое] заявление для отправки в газеты и журн[алы]. Я всё подписал и отправляю. — Ради Бога, милый друг, не беспокойся ты об этом. Я по письму милой Ал[ександры] Ан[дреевны] 7вижу, что у них тон тот, что я в чем то провинился и мне надо перед кем то оправдываться. Этот тон надо не допускать. Я пишу, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительству, ни богатым классам, уж 12 лет, и пишу не нечаянно, а сознательно, и не только оправдываться в этом не намерен, но надеюсь, что те, кот[орые] желают, чтобы я оправдывался, постараются хоть не оправдаться, а очиститься от того, в чем не я, а вся жизнь их обвиняет.

В частном же этом случае происходит следующее: Правительство устраивает цензуру, нелепую, беззаконную, мешающую появляться мыслям людей в их настоящем свете, невольно происходит то, что вещи эти в искажен[ном] виде являются за границей. Правительство приходит в волнение и вместо того, чтобы открыто, честно разобрать дело, опять прячется за цензуру, и вместе чем то обижается и позволяет себе обвинять еще других, а не себя. То же, что я писал в статье о голоде, есть часть того, что я 12 лет на все лады пишу и говорю, и буду говорить до самой смерти, и что говорит со мной всё, что есть просвещен[ного] и честного во всем мире, что говорит сердце каждого неиспорченного человека, и что говорит христианство, к[оторое] исповедуют те, к[оторые] ужасаются. Пожалуйста, не принимай тона обвиненной. Это совершенная перестановка ролей. Можно молчать. Если же не молчать, то можно только обвинять не Моск[овские] Вед[омости], к[оторые] вовсе не интересны, и не людей, а те условия жизни, при к[оторых] возможно всё то, что возможно у нас. Я давно тебе хотел написать это. И нынче рано утром, с свежей головой, высказываю то, что думаю об этом. — Заметь при этом, что есть мои писания в 10000 экземпл[яров] на разных языках, в к[оторых] изложены мои взгляды. И вдруг по каким то таинственным письмам, появившимся в англ[ийских] газетах, все вдруг поняли, что я за птица! Ведь это смешно. Только те невежеств[енные] люди, из кот[орых] самые невежеств[енные] это те, что составляет двор, могут не знать того, что я писал, и думать, что такие взгляды, как мои, могут в один день вдруг перемениться и сделаться революционными. Всё это смешно. И рассуждать с такими людьми для меня и унизительно, и оскорбительно.

Боюсь, что ты будешь бранить меня за эти речи, милый друг, и обвинять в гордости. Но это будет несправедливо. Не гордость. А те основы христианства, к[оторыми] я живу, не могут подгибаться под требования нехрист[ианских] людей, и я отстаиваю не себя и оскорбляюсь не за себя, а за те основы, к[отор]ыми я живу.